ПОЛОВАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ

Половое воспитание вступило в новый этап, когда оно уже не может определяться только благими намерениями воспитателей, какими бы высокими целями эти намерения ни диктовались. Воспитание, по существу, есть управление развитием личности. Но никакое управление невозможно без знания управляемых структур и их взаимоотношений между собой. А даже будь оно возможно — между воспитанием и его результатом стоит сам ребенок, могущий принять воздействие или не принять его, либо выдать множество результатов, отличных от планируемого [Чернова О. М., 1984).

Анализ прошлого опыта и современной практики полового воспитания показывает, что там, где игнорируются закономерности развития пола как системы, занимающей свое место в системе более высокого порядка — личности человека, представляющего собой биосоциальное явление, половое воспитание в лучшем случае не достигает своих целей.

Обычно в попытках понимания пола обращаются к детству как времени, в котором изначально высокий удельный вес биологических детерминант пола постепенно уменьшается, а удельный вес социальных, напротив, увеличивается. Такое допущение, однако, правомерно лишь при изжившем себя противопоставлении биологического и социального и устаревшем взгляде на детство как уменьшенную копию взрослости: из данного «от природы» биологического социально вычитается нежелательное и прибавляется желательное, а результат умножается на паспортный возраст и силу половой конституции. В противоположность такому арифметическому подходу сложность понимания пола с уменьшением возраста не только не уменьшается, но во многом и возрастает. Поэтому при изложении вопросов полового диморфизма и половой дифференциации мы будем исходить из понимания пола как подсистемы в сложной системе биосоциального бытия человека, а не только из традиционной линии «зерно — росток — побег — растение».

БИОСОЦИАЛЬНАЯ ПРИРОДА ПОЛОВЫХ РАЗЛИЧИЙ

Наиболее общая теория половых различий представлена в концепции

В. А. Геодакяна (1984), согласно которой дихотомия мужского и женского — это дихотомия изменчивости и наследственности, оперативной и долговременной памяти вида, качества и количества потомства, эволюции и консервативности, зрелого и ювенильного (схема 2, табл. 1).

Согласно этой концепции, в филогенетических процессах особи мужского пола принимают на себя столкновение с новыми условиями существования и формируют в этом столкновении новые генетические признаки и тенденции — это своего рода передовой отряд популяции, «группа разведки боем». Такая функция предполагает выраженную онтогенетическую ригидность, которая создает своеобразный фильтр для дифференциации средовых влияний на значимые и незначимые во избежание хаотических изменений генетических программ под действием случайных факторов. Из этого сочетания филогенетической пластичности и онтогенетической ригидности при тесном информационном контакте со средой закономерно следует более высокая уязвимость представителей мужского пола.

Женский пол в филогенезе обеспечивает сохранение и неизменность приобретаемых в эволюции качеств, играет роль кладовых наследственности, тщательно охраняемого глубокого тыла генофонда. Эта филогенетическая ригидность обеспечивается высокой онтогенетической пластичностью, которая вместе с менее тесным информационным средовым контактом предполагает меньшую уязвимость, более высокую выживаемость женских особей.

Концепция В. А. Геодакяна подтверждается множеством фактов. Так, на 100 зигот женского типа приходится 120—170 зигот мужского типа (соотношение полов 1,2—1,7). Но мужской плод более уязвим уже в 1 триместре беременности [Левина Е. С., 1974], и к рождению соотношение полов составляет уже 1,03—1,07, а во взрослом возрасте меняется в пользу женщин (примерно 0,95). С этой закономерной динамикой связан систематический рост так называемой сверхсмертности мальчиков, сопровождающей уменьшение общей детской смертности [НТР …, 1984]. В странах с наиболее низким уровнем общей детской смертности сверхсмертность мальчиков, как правило, наиболее высока, и наоборот. Выявленные В. А. Геодакяном закономерности подтверждаются и на качественном уровне: так, врожденные пороки сердца у мужчин чаще близки к не имеющим аналогов в эволюции футуристическим моделям, тогда как у женщин — к более ранним эволюционным моделям.

Однако выведение из концепции В. А. Геодакяна всех половых различий столь же ошибочно, сколько заманчиво своей простотой. Прямой перенос терминов этой концепции в сферу конкретных психологических, медико- и социально-психологических, а тем более — социальных закономерностей оказывается не безобидной софистикой, а грубой методологической ошибкой, как, впрочем, и любой механический перенос биологических законов в социальную жизнь. Достаточно подменить эволюционно-генетический смысл понятий постоянства, стабильности, консервативности, информационной защищенности и пассивности женского пола смыслом психологическим и социальным, чтобы жизненный мир женщины оказался ограниченным кухней и детьми, а мужской шовинизм был «научно» обоснован. Такая подмена недопустима и в медицине: в ходе социальной динамики у мужчин учащаются такие «женские» расстройства, как, например, ожирение и истерические нарушения, а у женщин «мужские»— ишемическая болезнь сердца, алкоголизм [Д. Н. Исаев, В. Е. Каган, 1986а].

Схема 2. Закономерности связей филогенеза, онтогенеза и полового диморфизма [Гео-дакян В. А., 19841.]

Закон Геккеля — Мюллера: онтогенез — краткое повторение филогенеза. Правила полового диморфизма: филогенетическое — эволюция в направлении от женской формы к мужской, онтогенетическое — возрастная динамика в направлении от женской формы к мужской.

Таблица 1

Прошлые и будущие формы признаков в разных явлениях [Геодакян В. А., 1984]

Биологические и социальные детерминанты пола изучались в разное время с разной интенсивностью. Развитие биологии предопределило внимание к биологическим аспектам пола в первой половине XX в. Но биологический подход, закладывая основы понимания половой дифференциации как процесса, не был свободен от односторонности и в 50-х годах привел к формированию альтернативного социологического подхода. Социологическая модель предполагала, что биологические факторы определяют возможность психосексуальной дифференциации, а не ее направление. Психосексуальную дифференциацию сравнивали с овладением языком, зависящим от врожденных способностей, которые, однако, не определяют — каким именно языком овладеет ребенок; подобно тому, как ребенок усваивает тот или иной язык, он усваивает и маскулинное или фемининное поведение. Особо впечатляющие «подтверждения» социологической модели доставляла практика перемены пола. В начале 60-х годов 26-летний американец Джордж Йоргенсен настоял на проведении ему в Дании хирургической операции по перемене пола, стал Кристиной Йоргенсен и описал свою историю в популярной книге [Цит. по: Кон И. С., 19816], а к 1971 г. в странах Западной Европы и Северной Америки было сделано более 1500 таких операций. В ряде случаев, приводимых, например, J. Gagnon (1977), воспитание мальчиков, имевших несовместимые с полноценным мужским функционированием травмы гениталий, с раннего возраста как девочек и соответствующая смена паспортного пола имели несомненное терапевтическое значение. У нас в стране опыт перемены паспортного пола накоплен в созданной и руководимой А. И. Белкиным клинике психиатрической эндокринологии в Московском НИИ психиатрии М3 РСФСР.

Но значение таких «подтверждений» нельзя преувеличивать. Перемена пола при ближайшем рассмотрении оказывается в одних случаях вынужденным «протезированием» пола (приводимые J. Gagnon случаи) либо «восстановлением» пола (в случаях ошибок и затруднений в определении пола при рождении), либо «пластикой» пола (в случаях транссексуализма, как в истории Йоргенсена). Речь идет, таким образом, не столько о перемене пола в некоем абсолютном смысле, а либо о физически обусловленной необходимости, либо — чаще — о формировании нового стереотипа поведения; направление же этого формирования своеобразно задано субъективной психологией требующего вмешательства и подвергающегося ему индивида; эта субъективная психологическая установка не может быть однозначно объяснена средовыми влияниями, которые, однако, оказывают помощь в ее реализации.

Уже в 50-х годах появились доказательства того, что эмбриональные гормоны могут определять ряд психологических параметров во взрослом возрасте. В 1967 г. P. Ehrhardt, J. Many опубликовали данные, опровергающие одностороннюю социальную модель J. Many и соавт. (1955). 10 обследованных ими девочек препубертатного возраста, матери которых получали для сохранения беременности прогестин, оказались развитыми интеллектуально, предпочитали свойственные мальчикам и в обществе мальчиков игры, были по-мальчишески подвижны, самоуверенны и независимы. Число таких наблюдений в последующие годы умножалось. При выходе за клинические пределы результаты могли быть не столь яркими, но все же указывали на существование весьма сильной тенденции к наличию связи гормонального статуса и психических особенностей [Berenbaum S., Resnick S., 1982].

Все это привело к переходу от альтернативных биологической и социальной моделей к модели биосоциальной. Согласно ей, среда образует условия для развития в онтогенезе врожденных программ, которые, в свою очередь, являются необходимым условием превращения определяемых средой возможностей в действительность: пол есть биосоциальное единство, в котором биологическое и социальное являются его уровнями. Понятие пола оказалось многомерным и иерархичным, а формирование его стало пониматься как последовательное, преемственное и согласованное действие биологических и социальных детерминант либо как двумерный процесс взаимодействия биологического и социального.