— деятельное отношение человека к жизни общества, в котором он выступает как инициативный носитель и проводник норм, принципов и идеалов или общества в целом, или определенного класса, социальной группы.
…Классный час окончился, и восьмой «А», веселый и голодный, сразу же после откровенного разговора о том, как следует относиться к жизни, учебе, помчался по домам. Как и всегда, когда каждый хочет выйти быстрее другого, в дверях образовалась пробка.
— Николай, помоги! — со смехом сказала Лариса Николаевна одному из членов комсомольского бюро класса. Крепкий круглоголовый мальчишка с разбега протаранил застрявшую в дверях толпу — ив классе наступила благословенная тишина.
— Ну, продолжим, — сказала классный руководитель оставшимся членам бюро. — Двое ваших товарищей хотят подавать заявление. Что мы им на это скажем?..
«Товарищи» Саша и Сергей поняли, что речь идет о них, и перестали оттаптывать друг другу ноги под партой. Один из них вдруг стал похож на восклицательный знак, а другой, бледный, еще сильнее побледнел.
Из-за стола тяжело встал, одернул пиджак Николай. После долгого молчания и покачивания головой он сказал: «Мое мнение такое: им обоим еще рано в комсомол». — «У тебя есть какие-то факты?» — быстро спросила его Лена Горностаева, культмассовый сектор. «Какие факты? — рассердился на нее Николай. — Были бы — не сказал. Просто у меня такое мнение…»
Лариса Николаевна присоединилась к мнению большинства — с заявлением надо повременить.
После бюро Николай остался в школе — помог буфетчице передвинуть столы. Потом надел куртку и пошел домой. Уже во дворе дома, глубоком и темном, точно колодец, он услышал, как чиркнул по куртке камешек. Он тотчас все понял и сказал в темноту: «Если вас двое, давайте стукнемся». — «Стукнись лбом об стенку, детка», — услышал он знакомый небрежный голос, затем знакомый смех, похожий на икание, и гудение басовой струны гитары. Николай двинулся на голоса, но так никого и не нашел…
— Может, на бюро ты был слишком строг к ним? — спросил я Николая.
— Не надо об этом, — он. не желал продолжать разговор.
Ему лучше, чем кому-либо в классе, известно, что переживает человек, когда его не принимают. Самого до пятого класса не принимали в пионеры. В тот день, когда его лучшим друзьям Саше и Сергею повязывали красные галстуки, он не выдержал, потянул учительницу за рукав и спросил: «А меня когда?» Та строго посмотрела на него и сказала: «Когда не будешь драчуном».
В четвертом классе он озадачил своего отца вопросом: имеет ли право ученик подать в суд на учительницу за плохое к нему отношение?.. Отец сходил в школу, поговорил с директором. На следующий день учительница вытащила Николая из какой-то кучи малы и сердито сказала: «Учи клятву!» — «Н-не буду!» — отдышавшись от борьбы, ответил он.
— Ты ведь так хотел… — напомнил я ему.
— Не имел права, — нахмурился он. — Я очень плохо думал про нее и, чтобы стать пионером, должен был сказать ей об этом. А она была уже старая и нервная…
Николая в классе уважали. Он был самым сильным и самым смелым. Эти качества в таком возрасте иногда помогают стать самым плохим. Но у Николая уже тогда было несколько твердых правил. Во-первых, сознавая свою силу, он никогда не дрался один на один. Во-вторых, никогда не пользовался подсказками и не списывал, а прямо говорил, что не выучил. В-третьих, несмотря на то что он один в классе еще не был пионером, вместе со своими друзьями Сашей и Сергеем усердно собирал макулатуру и металлолом и помогал старым людям своего микрорайона.
Николай был верным и неутомимым другом — куда они, туда и он. Саша и Сергей нравились ему тем, что каждый из них в чем-то тоже был «самым». Саша, например, писал без ошибок, как орехи щелкал задачи и считался самым умным в классе. А Сергей — самым веселым. Он мог изобразить все, что попросишь, — хоть жирафа, хоть паровоз, а в присутствии Лены Горностаевой даже начинал ходить на руках…
«Неужели мы так и не примем Николая в пионеры?» — спросила у ребят Лариса Николаевна вскоре после того, как стала классным руководителем. «Примем!» — грянуло ей в ответ.
У Николая есть такая привычка: на некоторые вопросы он отвечает не сразу, а день-два спустя.
— Вы спрашивали, что я еще помню из того дня… — мечтательно улыбнулся он. — Побежал в буфет и на радостях съел семь пирожков с капустой.
Весь класс горячо полюбил Ларису Николаевну. Одним она понравилась, потому что молодая и добрая, другим — потому, что часто ходила с ними в походы, на экскурсии в музеи. «А ты за что ее любишь?» — спросил я Николая. Он наклонил голову сначала влево, потом вправо, потом установил ее прямо. Создавалось впечатление, будто в голове его есть какие-то весы и он ждет, когда их чашечки уравновесятся.
— Каждый в классе думает, что она больше всего любит его, — наконец сказал он и удивленно взглянул на меня, словно сам не ожидал, что так ответит.
При Ларисе Николаевне Николай начал лучше учиться, первым в драку не лез, а главное, стал заводилой в общественных делах. Его одним из первых в классе приняли в комсомол, сразу избрали в бюро.
…В седьмом классе в его отношениях с Сашей и Сергеем наметилась трещина. «Ты, детка, и детские вопросы задаешь!» — бледнел от возмущения Саша Панин, когда Николай вместо того, чтобы поддержать мужской разговор о джазовой музыке или о девчонках класса, ставил перед ними, как на диспуте, вопросы.
«Как,ты думаешь, в чем смысл жизни?» — приближал свое лицо Николай то к Саше, то к Сергею. «С первого класса известно: жить и бороться, чтобы другим лучше жилось», — небрежно отвечал Саша и снова переходил к разговору о девчонках. «Ну, а тем, другим, зачем жить?» — не унимался Николай. «Я придумал! — дурашливым голосом восклицал Сергей, закатывал глаза и наугад щипал струны гитары, — Будем строить квартиры! Я тебе, ты мне…»
И Сашу и Сергея возмущало, что у Николая вопросы возникали то в трамвае, то в раздевалке физкультурного зала, без всякой связи с предыдущим, словно они жили в одном мире, а он в другом. «Проснись,, двадцатый век!» — синел от возмущения Саша.
Незадолго до летних каникул Лариса Николаевна позвонила Николаю домой. «У меня завтра одно событие, так что ты пробивай палатки без меня…» Он сразу догадался, что за событие. Бросился по домам одноклассников, собрал с каждого по двадцать копеек (в некоторых семьях ему предлагали рубли, но он не брал), а утром ни свет ни заря поехал на рынок за цветами. В этот день он «проявил- инициативу», за которую ему чуть не поставили годовое «удовлетворительное поведение», — увел весь класс с урока географии. Восьмой «А» ввалился в загс в тот момент, когда заведующая говорила молодоженам об их огромной ответственности перед обществом. «Жените их скорее!» — не выдержал Николай. Все засмеялись, а громче всех он сам…
Но уже там, в загсе, он заметил, что Саши и Сергея с ними нет. Когда класс вернулся в школу, Николай подбежал к «древу познания» — так кто-то из учителей метко прозвал огромный старый дуб, под сенью которого мальчишки учатся курить. Он увидел там толкующих о чем-то друзей и пустую бутылку из-под «Хирсы». «Проваливай отсюда, детка», — заплетающимся языком сказал Сергей. Николай ничего не ответил и пошел на занятия.
Он не поехал, как все мальчишки и некоторые девочки класса, вместе с Ларисой Николаевной и ее мужем-математиком в Карелию. Все лето жил на даче и ждал, когда поспеют яблоки и груши в их саду. А в самый сезон сбора урожая получил письмо от Ларисы Николаевны с просьбой появиться в школе и выполнить одно поручение.
Николай тут же помчался в город, пропадал там пять знойных дней, а когда вернулся на дачу, то увидел, что все яблоки уже переведены на варенье, а груши кто-то оборвал еще зелеными…
В начале нового учебного года все заметили: Николай как-то вдруг изменился. Перестал оставаться в школе после уроков. Не откликался ни на какие просьбы.
Ему вдруг надоел свой класс. Одноклассники стали казаться притворными и неинтересными. Он следил со стороны, как одни что-то делают по общественной линии, хотя им не очень это хочется, а другие очень хотят работать, но мало что умеют. «Что с тобой, Николай?» — вызвала его на откровенный разговор Лариса Николаевна. «Было — и прошло! — с облегчением ответил он. — Я понял, что идеальных людей не бывает»…
— Зачем ты изобретаешь изобретенное до тебя? — спросил я его.
— Хочу все сам испытать, — ответил он.
В разговорах со мной он словно на некоторое время куда-то пропадал, оставаясь рядом.
— Знаете, а ведь я тоже пробовал вино, — с задумчивой улыбкой сказал он однажды, — но почувствовал, что могу буянить, людей обзывать, и испугался, стыдно стало…
— А их осуждаешь? — сказал я, имея в виду поступок его бывших друзей.
— Детки они, а не я, — с жаром возразил он. — Вино я пробовал еще раньше их, и оно меня с тех пор не интересует…
— А зачем жить, интересует? — напомнил я.
— Это и сегодня меня мучает, — с грустью подтвердил он. — Недавно, например, понял, что я большой эгоист. Вы думаете, почему я такой активный? Просто мне нравится, что про меня все думают, что я хороший. Выходит, когда я делаю что-то для класса, я делаю для себя?..
Он опять с сомнением наклонил свою круглую голову налево, потом направо, потом поставил ее прямо, помолчал, дожидаясь, когда чашечки весов уравновесятся.
— Сколько непонятных вопросов в жизни! — заговорил он с тревогой в голосе. — Вот был классный час. Говорили, как надо относиться к жизни — принимать ее такой, какая она есть или какой должна быть? Все кричали: какой должна быть! И я тоже. А теперь считаю: зачем придумывать? Надо принимать жизнь такой, какая она есть, но находить в ней свое достойное место. Мне, например, иногда совсем не хочется идти в школу, а я иду. Мне вообще много чего бывает не хочется… И вот я хочу в этой жизни, которая есть, понять, настоящий я человек или просто пирожок с капустой… И чтобы никто мне не подсказывал…
Он замолчал и стал очень пристально разглядывать единственную уцелевшую грушу из их сада. Она и в этот день поздней осени была еще зеленой на вид.
— Ты с ними помиришься? — спросил я, Чтобы нарушить молчание.
— Не надо об этом, — опять попросил он и стал рассказывать мне про электрический звонок собственного
изобретения.
Активна ли жизненная позиция Николая? Да, несмотря на то что он называет себя эгоистом, говорит, что ему нравится, когда все думают о нем хорошо. Одно дело — позиция. Иное дело — из чего она исходит, каков критерий этой активности. Можно быть активным для себя. Мы говорим о позиции, которая имеет тенденцией интересы общего дела, интересы передовых людей, идеи и дела.
Можно жить по принципу «моя хата с краю», но у такого человека никогда не будет друзей, уверенности в дружеском расположении.
В «Комсомольской правде» был напечатан очерк Леонида Репина о человеке по фамилии Ломаков, который… впрочем, прочитаете сами…
«Не знаю почему, — пишет журналист, — Ломаков относится к ней с особой симпатией и с плохо скрываемой нежностью. Возможно, потому, что они одногодки, а возможно, и потому, что он сроднился с ней и сделал многое для того, чтобы она в свои пятьдесят пять выглядела не менее импозантно, чем сам Ломаков. Что и говорить, пара прекрасная…
Кстати сказать, у Александра Алексеевича напрочь отсутствует чувство ревности, и он вопреки большинству влюбленных с удовольствием выслушивает комплименты, которыми ее осыпают мужчины. Более того, если ее недохвалят, Ломаков чувствует себя обиженным. Мне кажется, его вполне можно понять: ведь в эту милую машинку выпуска 1928 года он, по существу, вдохнул жизнь. Во всем мире сохранились теперь лишь две такие машины — одна во Франции, а другая вот у него, у Ломакова».
Александр Алексеевич Ломаков несколько лет назад увлекся автомобилизмом и решил создать музей старых машин. Ведь проходят годы, а машины старых марок идут и идут на слом. Между тем история автомобиля — увлекательнейшая страница нашей культуры. Его называли Дон Кихотом, который сражается с мельницами; с кем только он не воевал, чтобы сохранить территорию с собранными на ней машинами. Он создал клуб следопытов автомотостарины, вокруг него образовалась целая армия мальчишек.
Казалось, они уже создали автомузей, но… заводу понадобилась эта территория — и все пошло насмарку. Вы думаете, Ломаков опустил руки? Он ведет длительную борьбу, отвоевывает никому не нужные участки, всеми силами стараясь сохранить собранные уже машины, части, детали. Трудно пробивает себе дорогу новое; создание музея старых машин — дело долгое, хлопотное, вроде бы лучше этим и не заниматься. Но жизненная позиция Ломакова активна, он уверен в необходимости сохранять историю для потомства и оттого не бросает свое трудное увлечение.
Он не говорит много, он делает. И это стремление меньше говорить, а больше делать — еще одна необходимая сторона активной жизненной позиции.