— моральное качество, характеризующее одну из важнейших сторон нравственного самосознания и жизнедеятельности личности, означает приверженность человека определенной идее, исходя из которой он совершает свои поступки и служению которой он посвящает свою жизнь.
Немыслим мир без идей, как и без людей, им приверженных. Идея может быть прекрасной, и люди, служащие ей, двигают прогресс, но может быть и ложной или даже мракобесной, а служение ей человек почитает высшим своим долгом. Идейные защитники были и у самодержавия, и у фашизма, — они пускали себе пулю в лоб, видя крах идей, за которые боролись. И все-таки мы называем их фанатиками или заблудшими, а наши нравственные симпатии отданы идейным людям иного толка.
Человечество в своем долгом и противоречивом восхождении расширяет и углубляет круг представлений о счастье, прогрессе, справедливости, свободе. Это круг его идей, идеалов. Одни, даже очень привлекательные поначалу, ветшают и изживаются, другие, поначалу, может быть, смутные и тревожащие, со временем являют все большую силу и притягательность, третьи, оставаясь ценными «частично», обнаруживают свою неполноту, недостаточность.
Казалось бы, каждый из нас наследует все это разноголосое богатство и волен выбрать себе любой сектор круга. Например, стать сторонником патриархального устройства. Так поступили многие западные битники, уйдя в леса, отказавшись от услуг современной техники, «опростившись». Так они выразили свой протест против античеловечной буржуазной цивилизации. Беда лишь в том, что круг истинно гуманистических, истинно активных идей нашего времени остался им неведом. Здесь трагическое заблуждение.
Стало быть, можно сказать, что понятие идейности изменчиво и подвижно, находится в теснейшей связи с революционным процессом, с достижениями ищущей человеческой мысли. Отстаивать идеи устаревшие, отброшенные ходом общественного процесса — значит быть реакционером (вольным или невольным — другое дело). Бороться за воплощение в жизнь идей новых, идей, расширяющих границы человеческой свободы, равенства и счастья, — значит быть передовым деятелем своей эпохи, своего времени. Именно этот последний смысл и закреплен в нашем понятии «идейный человек»: передовой, стоящий на уровне тех идеалов прогресса, которые диктуются ходом истории. А идейность мы понимаем как служение прогрессу и свободе, передовым идеям века.
Мы не вправе раздавать поспешно снисходительные оценки своим предшественникам по истории: тот «не понял», этот «не оценил», «заблуждался». Истина всегда конкретна, людей и события нужно оценивать в рамках возможностей их века. Честь и хвала рыцарям свободы — от Спартака до Панчо Вильи, от Кампанеллы до Гракха Бабёфа! — их борьбой и мыслью мир продвигался вперед.
Коммунистическая идейность вобрала в себя все лучшее, что было выработано человечеством на долгом его пути, решительно отбросив все представления, которые мешают полному и справедливому бытию истинно деятельного человека. Марксизм-ленинизм доказал неизбежность и историческую необходимость смены государственных устройств, основанных на эксплуатации человека человеком, таким устройством, при котором эксплуатация исключается. В коммунистических идеях нашли свое воплощение выстраданные представления людей о счастье и равенстве, воплощение реальное здесь, в этом мире, а не в мистических загробных мирах. В борьбе, а не в пустых упованиях, в переделке общественных отношений, а не в красивых моральных сентенциях на сей счет.
И потому сегодня можно сказать, что самое полное выражение идейного человека XX века — это коммунист. Его идеалы и представления — научно верные, притягательные, проникнутые историческим оптимизмом.
Каждый из нас со школьной скамьи помнит о жутковатых «рахметовских гвоздях», о неистовом самоотречении этого «человека особого склада», отказывавшего себе в праве даже есть то, чего не может позволить простой мужик. А вот штрих из жизни Дзержинского: он любил живопись, но… убежал из Дрезденской галереи, мучась тем, что шедевры человеческого гения не могут быть доступны, как ему, тысячам других людей. Понимаете? Человек даже не мог в одиночку наслаждаться искусством; мысль об обездоленных, которые об искусстве даже не слыхали, преследовала Дзержинского неотступно…
Первым моим редактором был старый коммунист, председатель Хорезмского ревтрибунала времен гражданской войны. Этот человек был депутатом Верховного Совета, авторитетом, признанным на любых уровнях. В некий ненастный день крыша его дома стала протекать. И наш Семеныч (так его звали за глаза) только заявил об этом в домоуправление и больше никого не тревожил. Шли дни, в управлении не торопились, Семеныч о себе не напоминал. Тогда разгневанная жена подвинула Семенычу кровать под самую капель. Он лишь крякнул и ночью прикрылся старым дубленым кожухом времен Хорезмского ревтрибунала.
Я улыбаюсь этому воспоминанию, но без всякой тени иронии, только с грустным теплом о человеке, который нигде и никогда не повысил голоса, требуя заботы о своей персоне, не говорил о своих заслугах.
Так что же, возвращаться к рахметовским гвоздям и старым кожухам?
Разумные занятия спортом сегодня заменят рахметовскую «самоподготовку», а звонок в домоуправление уже не надо (как правило) дублировать. Отказ от обыкновенных житейских благ, подчеркнутый аскетизм в быту сегодня не нужен и, может быть, даже смешон, ибо эти блага ныне доступны каждому. Другое дело — требовать чего-то сверх этой нормы, добиваться привилегий лишь для себя.
Истинно идейного человека отличает цельность натуры. Та самая, что в любых обстоятельствах, в любых изменчивостях мира позволяет ему ни слова не взять на веру, ни слова не сказать против совести (В.И.Ленин).
Распространена ошибка — отрывать идейную жизнь человека от его эмоционального, духовного мира, разделять, как говорят, ratio и emotio, мысль и чувство. Истинная идейность — связь мысли, глубокого чувства, поступка, самоанализа, в котором на равных участвуют трезвый разум и вечно разбуженная совесть.
«…В этом застенчивом человеке, в этом хилом теле обитала мощная, гладиаторская натура; да, это был сильный боец! он не умел проповедовать, поучать, ему надобен был спор. Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвленным, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прорываться, тут надобно было его видеть; он бросался на противника барсом, рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль».
Это Белинский в описании Герцена («Былое и думы»).
Вот вам идейная жизнь, идейная страсть. Попробуйте разделить здесь мысль и чувство, разум и совесть, истину и поэзию!
«Дорогие убеждения», «любимая мысль» — не случайные слова, а знак уважения людского перед цельностью идейной жизни, перед высоким образом духовности. Идейность — мир полный и многоцветный, мир, знающий такие глубокие радости, перед которыми меркнет эфемерная привлекательность «просто жизни», погони за мигом наслаждения.
Разумеется, жизнь идейная и трудна и беспокойна. Дело даже не в том, что обыватели и мещане отягчают такую жизнь злобой или непониманием. Дело и не только в том, что близкие не всегда способны понять необходимость той или иной жертвы личным во имя общего.
В идейной жизни есть и свои собственные, неотменимые сложности. Человеческое знание в своем восхождении расширяет круг истин, знаний, все более полно отражающих природу мироздания, его материю. То же относится и к общественному процессу, Недаром марксисты, первыми сумевшие дать объективное основание этого процесса, сознательно отказались от слишком подробных и «точных» прогнозов относительно будущего той или иной страны. Конкретные исторические условия складываются порою столь противоречиво, запутанно и своеобразно, что возможен, например, шаг из феодализма в социализм, минуя целую стадию общественного развития — капиталистический строй. Так и было в Монгольской Народной Республике, во многих республиках нашей Средней Азии. Представьте теперь, что люди, взявшиеся за переустройство мира, упираются в теоретическое положение «нельзя миновать капитализм».
Догматизм -— так зовется опасный враг коммунистической идейности. Абсолютизировать мысль, погонять ею, стращать ею, не давая труда творчески вникнуть в своеобразие обстановки, в новизну ее, — это большая опасность, чреватая труднопоправимыми ошибками.
Идейность — это еще и неустанное, бесстрашное творчество, мужество смотреть в глаза ошеломляющей новизне, прихотливой изменчивости жизни. Нравственный долг идейного человека, борца и деятеля, состоит в непрестанном обновлении своего знания, в строгом сомнении по поводу «непогрешимости» уже найденного. Думать, хотеть, сметь…
Да, но есть еще и оппортунизм. Трусливое и податливое услужение мысли каждому жизненному повороту, такая «гибкость» убеждений, при которой и самого-то убеждения обнаружить уже не удается: «С одной стороны, нельзя не сознаться, а с другой — нельзя не признаться»…
Должен просить прощения у читателя за многочисленные «измы». Правда, их могло быть и еще больше (волюнтаризм, поссибилизм, сервилизм — смотрите в специальных словарях). Идейная жизнь есть жизнь в бурном океане, где смертельных опасностей куда больше, чем в замкнутом проливе со Сциллой и Харибдой «на выходе». Но это жизнь, единственно достойная человеческой сущности, отвечающая ее вечно бунтующему и дерзкому, мудрому и неудовлетворенному, деятельному и ищущему цельности началу.
У такой жизни нет берегов и заводей. Такая жизнь не успокоится на раз понятом и достигнутом. Она — движение.