— способность отказаться от чего-либо во имя высокой цели.
Когда я прилетела в Курган, доктора Илизарова в городе не было. Ожидая его в институте, я переживала ощущение потрясающего, невероятного, но абсолютно реального чуда, которое совершается здесь изо дня в день, буднично и непрерывно. С помощью оригинального аппарата, сконструированного Илизаровым, здесь удлиняют больным конечности более чем на 50 сантиметров путем бескровной операции (даже без скальпеля!), устраняют кривизну и другие дефекты ног, рук и буквально «лепят» их заново. Сроки излечения стали в два, а то и в восемь раз короче. Метод «доктора из Кургана» совершил революцию в мировой ортопедии и травматологии. Сейчас Г. А. Илизаров — директор научно-исследовательского института, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда. Но его путь к признанию был тернист и долог — за метод пришлось бороться почти тридцать лет.
…Возвратившись в Курган, Илизаров назначил мне встречу на завтра, на десять утра. И беседа состоялась в десять, «о не утра, а вечера — такое множество дел нахлынуло на Илизарова, что он даже обедал на ходу. Но переносить нашу беседу отказался. И я сразу спросила о том, о чем думала весь этот день.
— Вы так много работаете, Гавриил Абрамович, и совсем не умеете отдыхать. Мне говорили, у вас никогда не бывает выходных и вы не ездите в отпуск. Получается, вы живете только для других и совершенно не живете для себя?
— Не понимаю… А что же человеку делать, если не работать? Спать? Пить? Стать лабораторией по перевариванию пищи? Да что это, скажите, значит — жить для себя? Взять и просто побродить по лесу?.. Конечно, кому ж не хочется! Грибы, например, собирать люблю. Но я — рационалист, я взвешиваю: какое получу удовлетворение, если побуду час в лесу, и какое — за этот час в институте. Не умею отдыхать? Да, это правда — в отпуск почти никогда не езжу, но какой здесь подвиг? Поехал я однажды в санаторий, но через неделю сбежал. Стало мне невыносимо скучно. Так что все просто: каждый раз из двух радостей я выбираю большую. Живу так, а не иначе, не потому, что должен, а потому что — хочу! Так что не нужно меня жалеть.
— Далеко не всем удается жить в таком полном соответствии со своим призванием.
— Не верю, что бывают люди без призвания. Просто встречаются сонные, которым не повезло, — никто не успел их разбудить. У ребят, по-моему, нужно воспитывать избирательное отношение к профессии. Не твердить им: все профессии хороши, а убеждать, что среди многих хороших профессий есть одна-единственная, которая может прийтись тебе по душе.
— Много ли в вашей жизни было случайного?
— Как сказать? То, что с юга в Сибирь попал, — случайность, наверное. А вот то, что выбрал именно ортопедию, — закономерность. Меня поразило, какой здесь непочатый край нерешенных проблем. Это и привлекло. В двадцатом веке невозможно быть универсалом, и поэтому важно не только выбрать профессию, но и найти свое место в ней. То есть не распыляться, а сосредоточиться на чем-то своем, конкретном. Это, конечно, трудно. Сегодняшняя жизнь предлагает слишком много соблазнов. Сходить в театр, в кино, почитать интересную книгу, то есть потребить что-то созданное другими легче, конечно, чем что-то самому сделать. Легче… А потом все эти «легче» превращают жизнь в цепочку случайностей, и человек постепенно теряет себя.
— Вы перечисляете: театр, кино, книги… И говорите: «потребить». Но ведь это не товар какой-то, а пища для души.
— Что ж поделать, если мне, к примеру, приходится в этом смысле голодать. Вот начну читать хорошую книгу, а тут — бац! — очередной трудный больной, и нужно все отложить, срочно искать для него какой-то уникальный способ лечения и, значит, читать-перечитывать горы специальной литературы. Я уж смирился. И вообще-то считаю, что, только отказываясь от многого во имя одного, наиболее важного, человек может достичь желанной дели. Большое дело не дается малым трудом.
— Это — сознательное самоограничение, вынужденное. Ну а если у человека нет столь мощного «во имя» (у подавляющего большинства нет), стоит ли обеднять, ограничивать свою жизнь?
— Я настаиваю на том, что самоограничение (можно называть это целеустремленностью) необходимо каждому человеку. Важен в жизни рабочий настрой. То есть ориентироваться не на удовольствия, а на дело — жалко время попусту тратить.
— Расскажите, пожалуйста, как пришло к вам ваше открытие.
— Это было больше 30 лет назад. Я работал тогда бортхирургом, вылетал на экстренные вызовы. Самолет По-2 был старым, дребезжал на лету. Кабина открытая, ветер в ушах свистит — книжку в руках нe удержишь. Только и оставалось в пути, что думать. Очень хорошо думалось! Как сейчас помню тот полет; стужа лютая, вьюга метет, а мне только что пришла я голову новая, как оказалось потом — окончательная, мысль о принципе аппарата, и хочется, как Архимеду, кричать: «Эврика!»
— А что было перед тем, как вам «вдруг» пришла окончательная мысль?
— Что было перед тем? Перед тем я тоже думал. Шел куда-то — думал, делал операции и по ходу каждой — думал, ложился спать — думал… Еще, конечно, много читал. Выписывал по абонементу все, что можно было выписать в мою сельскую больницу. Брал отпуска за свой счет, ездил в Москву и не вылезал там нз библиотек. Пришлось овладевать такими науками, о которых раньше понятия не имел. Да, и сопромат изучал, механику и биомеханику даже. Потом, когда разрабатывал конструкцию аппарата, довелось научиться слесарному делу…
— Было время, когда в метод Илизарова верил один-единственный человек — врач Илизаров. Хочу спросить: что помогло вам выстоять столько лет?
— Скажите на милость, когда и кому было легко утверждать новое? Но если ты взялся, нужно уметь ждать. Да и что толку спешить, нервничать? В любом новом деле, по-моему, нужно быть готовым преодолеть не один барьер. И верить в победу, верить! Не допускать даже мысли, что ты не прав, что возможно поражение. Знаете, если начнешь бояться: а вдруг, мол, моя нога завтра ходить не будет, а вдруг я послезавтра умру? — так и жить нельзя, не говоря уж о том, чтобы бороться. Если всей душой поверишь в успех своего дела, то откроешь в себе неизвестные тебе раньше способности. Да о чем тут спорить? Если твердо убежден, что прав, на каком, собственно, основании сдаваться?
— Правда ли, Гавриил Абрамович, что вы спите по три часа в сутки и не устаете?
— Если бы сейчас я сидел перед телевизором, то, конечно бы, уснул. Сегодня действительно спал всего три часа. Но творческая работа не подпускает к человеку усталость… А в юности, помню, очень любил поспать. Теперь жизнь поставила так, что мало спать стало нормой. Адаптировался. А как же иначе? Для научной работы остается, по сути дела, только ночь. Мог бы, конечно, уходить из института пораньше. Но сам же буду переживать, если оставил очередь непринятых больных, в таком настроении мне работать будет трудно: И нет, значит, другого выхода, как выкраивать время за счет сна, отдыха. Впрочем, работать, по-моему, всегда полезно. Мозг от тренировок только набирает силу.
Не решаюсь смотреть на часы: невесть сколько идет наша беседа. Вся больница, весь город давно спят, а Илизаров будто забыл о времени. Задаю последний вопрос:
— Сейчас, когда к вам наконец-то пришел успех, признание, изменилось ли в чем-то ваше отношение к жизни?
— Да, кое-что изменилось. Раньше, когда мои ученики призывали идти в атаку против тех, кто нам мешал и вредил, я считал, что бороться нужно только «за» что-то И не хотел бороться «против» кого-то. Теперь отстаивать наш метод уже нет необходимости, и я пересмотрел свою позицию невмешательства. Можно быть великодушным к своим противникам, но к чужим ты обязан быть непримиримым. Если ты порядочный человек, то помоги другому, чтоб у него «е повторились твои тупики. В этом направлении я и собираюсь действовать.