Один из недостатков таких нервных сигнализаторов состоит в том, что срочное сообщение, посылаемое миндалевидным телом, иногда, вернее, достаточно часто оказывается устаревшим, особенно в том изменчивом мире, который населяем мы, люди. Прилежно выполняя роль вместилища эмоциональной памяти, миндалевидное тело сканирует переживаемое, сравнивая то, что происходит в данный момент, с тем, что случилось в прошлом. Оно использует метод сравнения, называемый ассоциативным: если один главный определяющий элемент нынешней ситуации повторяет такой же важный элемент прошлого, то оно может назвать это «совпадением». Вот почему такая цепь «плавает»: она срабатывает до того, как факт получает полное подтверждение. Миндалевидное тело привычно велит нам реагировать в настоящем, пользуясь теми методами, которые отпечатались в нас в далеком прошлом вместе с мыслями, эмоциями и реакциями, задуманными в ответ на события, скорее всего лишь очень отдаленно напоминающими происходящее сегодня, но вполне подходящими, чтобы вогнать миндалевидное тело в панику.
В этом смысле показателен случай с бывшей военной медсестрой, которая получила психическую травму, вызванную бесконечной чередой солдат со страшными ранами, прибывавших в госпиталь, где она работала во время войны. Однажды днем она буквально содрогнулась от внезапно охватившего ее приступа паники, смешанной с ужасом и отвращением, — таким вот образом повторилась ее типичная для фронтовых условий реакция, снова запущенная много лет спустя странным зловонием, которое она почувствовала, когда открыла дверь стенного шкафа и… обнаружила там обкаканную пеленку, спрятанную ее сыном, едва начавшим ходить. Очень немного мелких моментов, сопутствующих ситуации, — вот все, что нужно, чтобы приобрести сходство с какой-то прошлой опасностью, которая заставит миндалевидное тело объявить чрезвычайное положение. Вся беда в том, что вместе с эмоционально насыщенными воспоминаниями, способными запускать ответную реакцию на критические обстоятельства, срабатывают и столь же устаревшие способы реагирования.
В такие моменты неточность реакции эмоционального мозга усугубляется тем фактом, что многие глубокие эмоциональные воспоминания восходят к самым первым годам жизни, к взаимоотношениям между ребенком и теми, кто о нем заботится. Это особенно оправдывается в отношении травмирующих событий вроде побоев или полной заброшенности. В этот ранний период жизни другим структурам мозга, в частности, гиппокампу, играющему решающую роль в тематических воспоминаниях, и неокортексу, средоточию рационального мышления, еще только предстоит полностью развиться. В том, что касается памяти, миндалевидное тело и гиппокамп действуют сообща; каждый из них хранит и восстанавливает свою особую информацию независимо от другого. Пока гиппокамп восстанавливает информацию, миндалевидное тело решает, имеет ли эта информация какую-либо эмоциональную валентность*. Но миндалевидное тело, очень быстро достигающее полного развития в мозге младенца, при рождении бывает почти полностью сформировавшимся.
Леду ищет в роли, которую играет миндалевидное тело в детстве, подтверждение тому основному принципу, на котором долгое время базировалась психоаналитическая мысль: взаимодействия, имеющие место в самые ранние годы жизни, составляют набор эмоциональных уроков, в основе которых лежат взаимная настроенность и рассогласование при контактах между младенцем и теми, кто за ним ухаживает. Эти эмоциональные уроки чрезвычайно сильны, хотя их и очень трудно понять с точки зрения взрослой жизни, потому что, как считает Леду, они хранятся в миндалевидном теле в виде черновых, невыразимых словами программ эмоциональной жизни. Поскольку эти самые ранние эмоциональные воспоминания укореняются еще до того, как у младенца находятся слова для описания своих переживаний, то впоследствии, когда эти эмоциональные воспоминания приходят в действие, у нас не оказывается никакого соответствующего набора четко сформулированных мыслей по поводу овладевающей нами ответной реакции. Значит, единственная причина, по которой нас настолько озадачивают наши эмоциональные взрывы, это то, что они часто приходят из тех ранних периодов нашей жизни, когда обстоятельства ставили нас в тупик, а мы пока еще не могли выразить словами свое понимание событий. Возможно, нас обуревают сумбурные чувства, но нет слов, чтобы выразить воспоминания, сформировавшие их.