Перед тем, как приступить к обсуждению самого главного вопроса, я хотел бы пояснить, что представлял собой «плохой объект» в понимании Фейрбейрна. Плохой объект — это человек, способный стимулировать надеющееся Я своего партнера и в то же время быть постоянным источником его огорчений. Плохой объект — не обязательно «плохой» человек, а скорее тот, кто подает надежду на исполнение желаний, но раз за разом оказывается неспособным удовлетворить потребности зависимого от него партнера. То есть у плохого объекта есть две грани: одна обещает удовлетворение, другая, гораздо большая, не оправдывает ожиданий зависимой стороны. Родитель, который является на 100% отвергающим объектом, не может быть воспринят ребенком как таковой, потому что от такой ипостаси родителя ребенку ничего хорошего ожидать не приходится, и ребенок вскоре оставляет все попытки добиться от него удовлетворения своих нужд. Обычно такое случается в семьях, где мать начисто лишена соответствующих инстинктов, и ребенок настолько разочаровывается в жизни, что даже перестает есть. Такой синдром называется «отставание в развитии», для него типична потеря в весе, неспособность сосать молоко матери в первые несколько недель или месяцев жизни. Ключевой комбинацией, на которую «клюет» ребенок и снова возвращается к плохому объекту, является смена обнадеживающего и отталкивающего поведения, которые в перспективе формируют двойственное Я — надеющееся и раненое — во внутреннем мире ребенка. Как только в сознании ребенка отпечатывается образ родителя, который на 85% плохой, а на 15% — хороший, то у такого ребенка есть все шансы во взрослом возрасте испытывать тягу к плохим объектам.
Джеффри Зайнфельд30, наш современник, последователь Фейрбейрна в теории объектных отношений, определяет пациента с пограничным состоянием как отвергающего хорошие объекты и увлекающегося плохими: Ребенок пытается воспринять или интернализовать хороший объект и оттолкнуть или экстернализовать плохой. В той модели, которая сложилась у меня в результате наблюдений за негативными терапевтическими реакциями, пациент в пограничном состоянии склонен к инверсии нормального процесса развития. Вместо того чтобы усвоить блок позитивных объектных отношений и отвергнуть блок негативных отношений, он впитывает негативные и отбрасывает позитивные объектные отношения (Seinfeld, 1990:75). Зайнфельд наблюдал за пациентами в пограничном состоянии, которые отталкивали людей, предлагавших им свою любовь, надежное, нормальное, последовательное чувство, ради тех, кто отвергал, оскорблял и не замечал их. Это аномальный процесс, обратный «нормальному процессу развития», предполагающему принятие любви и избегание отказов. Как мы уже знаем, такое поведение становится результатом длинной цепочки взаимодействий с отвергающими родителями или с одним из них.
Оказывается, между способностью женщины оказываться жертвой побоев и диагнозом «пограничное расстройство личности» есть много общего. Мой двадцатилетний опыт позволяет мне сделать вывод о том, что у большинства избиваемых женщин, то есть тех, кто становился жертвой двух и более инцидентов, можно диагностировать данное расстройство. У многих женщин, с которыми мне доводилось работать, вторичным диагнозом было расщепление личности, или посттравматический стресс, в то время как у других наблюдались гораздо более серьезные патологии характера и дисфункциональность проявлялась в гораздо большей степени, чем при банальных пограничных расстройствах личности. В общем, диагноз «пограничное расстройство личности» применим к большинству женщин, подвергавшихся физическому насилию.