Pro-Psixology.ru

Единственное настроение, которое все пытаются побыстрее с себя стряхнуть, прикладывая для этого максимум усилий, — это уныние. Люди, по мнению Дианы Тайс, оказываются наиболее изобретательными, когда речь заходит о стремлении отделаться от хандры. Разумеется, не от всякой печали следует избавляться, поскольку меланхолия, к примеру, как и любое другое настроение, имеет свои преимущества. Грусть, которую приносит потеря, неизменно дает определенные результаты: она подавляет наш интерес к развлечениям и удовольствиям, сосредоточивает внимание на том, что потеряно, и ослабляет нашу энергию, мешая нам собраться с новыми силами, по крайней мере на какое-то время. Короче говоря, она стимулирует своего рода рефлекторный уход от бурного коловращения жизни, оставляя нас в подвешенном состоянии горевать о потере, пытаться понять, какой в этом смысл, и, в конце концов, совершать психологическую настройку и строить новые планы, как жить дальше.

О Господи! С глушителем, кажется, дело швах… Боюсь, придется отогнать машину в мастерскую!.. Но я не могу позволить себе такие расходы… Или надо будет залезать в деньги, отложенные на колледж Джимми… Что, если мне не хватит денег оплатить его обучение?.. Как некстати эти плохие оценки в табеле на прошлой неделе… А вдруг он станет хуже учиться и не сможет поступить в колледж?.. Тут еще этот чертов глушитель… совсем не фурычит!

Вот примерно так тревожный разум без конца прокручивает все тот же сценарий низкопробной мелодрамы: один комплект забот тянет за собой следующий, а тот цепляется за предыдущий. Приведенный выше пример принадлежит Элизабет Раумер и Томасу Борковцу, психологам из Университета штата Пенсильвания, которые, долгое время занимаясь изучением беспокойства, составляющего суть всяческой тревожности, возвысили его от проблем невротиков до науки. Разумеется, никаких помех не возникает, когда человеком владеет беспокойство; в процессе обдумывания проблемы — то есть использования конструктивного мышления, которое может выглядеть как озабоченность, — часто приходит ее решение. В самом деле, в основе тревоги лежит определенная реакция, а именно бдительность в отношении потенциальной опасности, которая, без сомнения, играла чрезвычайно важную роль с точки зрения выживания в процессе эволюции. Когда страх включает эмоциональный мозг, часть возникающей в результате тревоги фиксирует внимание на непосредственной угрозе, заставляя ум озаботиться идеей, как с ней справиться, и отвлечься на это время от всего остального. Беспокойство в известном смысле можно рассматривать как репетицию события, которое может развернуться неблагоприятным образом, и изложение способа, как с ним справиться. Следовательно, задача беспокойства сводится к тому, чтобы выработать оптимальное решение при столкновении с жизненными трудностями, предвосхищая опасности до того как они объявились.

Представьте, что кто-то неожиданно подрезает вас на скоростной автостраде, пока вы в полном удовольствии рулите на своем автомобиле. Если первой вашей мыслью будет «Вот сукин сын!», это почти наверняка означает, что вскорости вами овладеет приступ ярости, независимо от того, последуют ли за ней другие мысли о насилии и мести вроде «Он же мог в меня врезаться! Вот сволочь, ты у меня получишь!». Костяшки ваших пальцев белеют, пока вы изо всех сил сжимаете руль, видимо, воображая, что вцепились в горло врагу. Ваше тело мобилизуется на бой, а не на бегство: вас трясет, на лбу выступают капли пота, сердце колотится и готово выскочить из груди, на лице застыла злобная гримаса. Вы готовы убить негодяя. Затем, если водитель машины позади вас нетерпеливо сигналит вам, потому что вы замедлили ход, чтобы избежать столкновения, вы готовы, не помня себя от бешенства, наброситься заодно и на него. Таковы последствия перенапряжения, лихачества и гонок на автострадах!

Глава 5

РАБЫ СТРАСТЕЙ

Самообладание, способность противостоять эмоциональным бурям, которые приносят с собой удары судьбы, вместо того чтобы быть «рабом страстей», прославляли как добродетель еще со времен Платона.

У Эллиота как раз подо лбом образовалась опухоль размером с маленький апельсин, которая была полностью удалена с помощью хирургического вмешательства. Хотя операция и была признана удачной, впоследствии люди, хорошо знавшие его, утверждали, что Эллиот уже не был Эллиотом — он пережил радикальное изменение личности. Некогда успешный адвокат, ведущий дела корпораций, Эллиот больше не мог работать. Его бросила жена. Безрассудно потратив сбережения на бесплодные капиталовложения, он был вынужден жить в доме брата.

Гэри приводил в бешенство свою невесту Эллен, потому что, будучи знающим, вдумчивым и успешным хирургом, оставался скучным в смысле эмоций, совершенно не отзываясь ни на какие проявления чувств. Хотя Гэри мог блестяще рассуждать о науке и искусстве, когда дело доходило до его чувств — даже к Эллен, он замолкал. Она, как могла, пыталась выжать из него хоть каплю страсти, но все было напрасно: Гэри оставался бесстрастным и ничего не замечал. «Я вообще никогда не выражаю свои чувства», — сказал Гэри психотерапевту, которого он посетил по настоянию Эллен. Когда речь зашла об эмоциональной жизни, он добавил: «Не знаю, о чем тут говорить; я не испытываю сильных чувств — ни положительных, ни отрицательных».

Вообразите на секунду, что вы сидите в самолете, совершающем рейс из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Полет проходил спокойно, но при подлете к Скалистым горам в салоне вдруг раздается голос пилота: «Дамы и господа, впереди нас ожидают небольшие атмосферные вихри, а поэтому, пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни». Вскоре самолет входит в вихревую зону, и тряска оказывается намного сильнее, чем вам приходилось испытывать ранее. Самолет швыряет вверх-вниз и из стороны в сторону, как щепку в бушующем море.

Один воинственный самурай, говорится в старинной японской сказке, как-то раз потребовал от учителя дзэн, чтобы тот объяснил ему, что такое рай и ад. Но монах презрительно ответил: «Ты всего лишь неотесанный мужлан, я не могу попусту тратить время на таких, как ты!»

Почувствовав, что тут задета его честь, самурай пришел в ярость и, выхватив из ножен меч, крикнул: «Да я мог бы убить тебя за твою дерзость!»

«Это и есть ад», — спокойно молвил монах в ответ.

Пораженный тем, насколько точно определил учитель владевшее им бешенство, самурай успокоился, вложил меч в ножны и с поклоном поблагодарил монаха за науку.

«А вот это — рай», — сказал монах.

Коэффициент умственного развития и эмоциональный интеллект — это не находящиеся в оппозиции, а скорее отдельные компетенции. Все мы сочетаем интеллект с остротой переживаний; люди с высоким коэффициентом умственного развития, но низким эмоциональным интеллектом (или низким коэффициентом умственного развития и при этом высоким эмоциональным интеллектом) встречаются — несмотря на сложившиеся стереотипы — довольно редко. Действительно, между коэффициентом умственного развития и некоторыми аспектами эмоционального интеллекта существует корреляция, хотя и незначительная, чтобы было ясно, что это в большой степени независимые понятия.

Чтобы лучше понять, каким должно быть такое обучение, нам придется обратиться за помощью к другим теоретикам, принявшим предложенную Гарднером концепцию интеллекта, среди которых выделяется психолог Йельского университета Питер Сейлови, составивший подробнейшую схему путей и способов, помогающих нам привнести разум в наши эмоции. Хотя, правду сказать, в его стремлениях нет ничего нового, поскольку в течение уже многих лет самые ревностные теоретики коэффициента умственного развития неоднократно пытались поселить эмоции во владениях интеллекта вместо того, чтобы рассматривать «эмоцию» и «ум» как свойственную этой области логическую несообразность. Так, Э.Л. Торндайк, знаменитый психолог, посвятивший немало времени популяризации идеи коэффициента умственного развития в 1920-е и 1930-е годы, в статье, опубликованной в «Харпере мэгэзин», высказал мнение, что один аспект эмоционального интеллекта — «социальный» интеллект, то есть способность понимать других и «мудро вести себя в сфере человеческих отношений», — сам по себе есть аспект коэффициента умственного развития отдельного человека. Другие психологи того времени отнеслись к социальному интеллекту с большим цинизмом, рассматривая его как умение, манипулируя другими людьми, заставлять их делать то, что вам нужно, независимо от того, хотят они это делать или нет. Но ни одна из этих формулировок социального интеллекта не оказала сколько-нибудь заметного влияния на теоретиков коэффициента умственного развития, и вышедший в 1960 году авторитетный учебник по тестам умственного развития провозгласил концепцию социального интеллекта «никуда не годной».

В гарднеровских разработках присутствует один аспект личностного интеллекта, на который многие ссылаются, но который мало исследуется, а именно роль эмоций. Возможно, это объясняется тем, что, как дал мне понять Гарднер, в своей работе он твердо придерживается предложенной когнитивистикой (Когнитивистика — наука о мышлении.) модели ума. Таким образом, в его представлении об этих умственных способностях особое значение придается познанию — пониманию себя и других с точки зрения мотивов, образа действий и пользования этой интуитивной способностью в собственной жизни и для поддержания хороших отношений с другими людьми. Но, как и кинестетическое царство, в котором блестящие способности тела к движению проявляются невербально, царство эмоций тоже выходит за пределы возможностей языка и познания.

На взгляд случайного наблюдателя четырехлетняя Джуди могла бы показаться стеснительным ребенком, держащимся особняком среди более общительных сверстников. Она пугливо сторонилась шумной возни и беготни и во время таких игр стояла у края игровой площадки вместо того, чтобы нырять в самую гущу играющих детей. Но на самом деле Джуди проявила острую наблюдательность в отношении социальной политики, царившей в ее детсадовской классной комнате, оказавшись, возможно, самой проницательной из своих товарищей и блестяще разобравшись в бурном море их чувств.

Я вспоминаю парня из моей группы в колледже Эмхерста, получившего пять отличных оценок в 800 баллов за тест академических способностей и другие тесты достижений учащегося, которые он проходил перед поступлением в колледж. Несмотря на свои колоссальные умственные способности, он проводил большую часть времени, постоянно где-то болтаясь, поздно возвращался домой и пропускал занятия, просыпая до полудня. Ему потребовалось почти десять лет, чтобы получить наконец диплом.

До сих пор продолжаются споры о том, почему учитель физики средней школы, Дэвид Пологруто, пырнул кухонным ножом один из его лучших учеников.

Соединения между миндалевидным телом (и соответствующими лимбическими структурами) и неокортексом представляют центр сражений или основу договоров о сотрудничестве между головой и сердцем, то есть между мыслью и чувством. Такая схема объясняет, почему эмоции оказываются столь губительными для плодотворного мышления как в смысле принятия разумных решений, таки просто способности ясно мыслить.

Возьмем, к примеру, способность эмоций срывать сам процесс мышления. Неврологи придумали специальный термин «оперативная память» для обозначения емкости (объема) внимания, которая позволяет удерживать данные, необходимые для завершения поставленной задачи или решения насущной проблемы, будь то идеальные черты архитектуры дома, которые ищет некто, колеся по разным проспектам большого города, или элементы задачи на логическое мышление на экзамене. Предлобный кортекс составляет отдел головного мозга, ответственный за оперативную память. Однако наличие цепей, идущих от лимбической системы к предлобным долям, означает, что сигналы сильной эмоции — тревоги, гнева и т.п. — могут создавать невральные помехи, лишая предлобную долю возможности поддерживать оперативную память. Именно поэтому мы, потеряв душевное равновесие, говорим, что «никак не можем собраться с мыслями», и по этой же причине постоянный эмоциональный дискомфорт обычно приводит к ослаблению умственных способностей у детей, снижая их обучаемость.

Шестилетняя дочурка одной моей приятельницы, Джессика, впервые в жизни осталась ночевать у подружки, и неясно, кто больше нервничал по этому поводу — мать или дочь. Хотя мать старалась не показывать Джессике, насколько сильно она обеспокоена, ее напряжение достигло максимума к полуночи, когда она уже собиралась ложиться спать и услышала телефонный звонок. Уронив зубную щетку, она опрометью бросилась к телефону; сердце колотилось у нее в груди, а в голове проносились видения Джессики, попавшей в ужасную беду.

Было, наверное, часа три ночи, когда в дальнем углу моей спальни что-то огромное пробило потолок, вывалив в комнату содержимое чердака. В мгновение ока я вскочил с постели и выбежал из комнаты, подгоняемый страхом, что сейчас обрушится весь потолок. Через некоторое время, осознав, что мне ничто не угрожает, я осторожно заглянул в спальню, чтобы выяснить, что же вызвало весь этот переполох, и обнаружил, что грохот, который я принял за звук обваливающегося потолка, на самом деле произвело падение высоченного штабеля коробок, сложенного в углу моей женой, когда она накануне занималась наведением порядка в своем стенном шкафу. С чердака ничего не свалилось по той простой причине, что никакого чердака у нас не было. Потолок был цел и невредим — равно как и я.

Один из недостатков таких нервных сигнализаторов состоит в том, что срочное сообщение, посылаемое миндалевидным телом, иногда, вернее, достаточно часто оказывается устаревшим, особенно в том изменчивом мире, который населяем мы, люди. Прилежно выполняя роль вместилища эмоциональной памяти, миндалевидное тело сканирует переживаемое, сравнивая то, что происходит в данный момент, с тем, что случилось в прошлом. Оно использует метод сравнения, называемый ассоциативным: если один главный определяющий элемент нынешней ситуации повторяет такой же важный элемент прошлого, то оно может назвать это «совпадением». Вот почему такая цепь «плавает»: она срабатывает до того, как факт получает полное подтверждение. Миндалевидное тело привычно велит нам реагировать в настоящем, пользуясь теми методами, которые отпечатались в нас в далеком прошлом вместе с мыслями, эмоциями и реакциями, задуманными в ответ на события, скорее всего лишь очень отдаленно напоминающими происходящее сегодня, но вполне подходящими, чтобы вогнать миндалевидное тело в панику.