Алевтина Георгиевна, хорошо сохранившаяся женщина позднего бальзаковского возраста, пришла посоветоваться со мной относительно своего старшего сына, который, как ей казалось, сходит с ума. После непродолжительной беседы выяснилось, что это, мягко говоря, не совсем так. У «мальчика» (ему 22 года) резко изменилось поведение после женитьбы, изменился и стиль взаимоотношений с матерью, а Алевтина Георгиевна решила, что это начало вялотекущей шизофрении (начиталась!) и сына необходимо лечить. В самом деле: он залеживается в постели до 11—12 часов утра (в их семье никогда не вставали позже 8 ми!), целый день постель не убрана, да и пыль и грязь не убираются гоже, невестке это безразлично, но как mожет так равнодушно относиться к этому ее Стас, с детства приученный к идеальной чистоте! Она сама предлагала приходить и убирать квартиру (молодые живут в соседнем квартале, пять минут ходьбы), но он отказался. К тому же они с молодой женой не готовят, едят черт-те как, всухомятку, но приходить к родителям не то что обедать, но и вообще поесть отказываются. Мать также беспокоит, что ее мальчик практически перестал заниматься (он заканчивает престижный технический вуз, сейчас должен делать диплом), много спит днем и валяется в постели с детективами — это он-то, воспитанный на мировой классике…
Она рассказывала, а я все отчетливее представляла себе молодого человека, в первый раз в жизни почувствовавшего себя свободным. Нельзя сказать, чтобы он раньше не пытался отстаивать свою независимость, но все предыдущие попытки бунта неизменно кончались провалом. Стас был послушным сыном, но всему есть предел.
Родители Алевтины Георгиевны, люди, которым не довелось много учиться благоговели перед культурой и интеллигентностью. В таком же духе они воспитали и детей, дали им высшее образование, с детства водили их в театры, приобретали абонементы о консерваторию, собрали полную библиотеку русской классики. И Алевтина Георгиевна, скромный инженер, и ее сестра, когда выросли, стремились передать своим детям и ту самодисциплину, которую им привили их собственные родители, и то восторженное отношение к искусству, которое они впитали с детства. Муж Алевтины Георгиевны, человек покладистый, молчаливый и очень занятой по работе, с самого начала семейной жизни полностью доверил бразды управления семьей жене, а позже, когда появились дети, самоустранился от их воспитания и делал только то, о чем его просила жена, например, ходил с сыновьями на лыжах по выходным, если она себя плохо чувствовала. А Алевтина Георгиевна практически полностью посвятила себя своим мальчикам. Стас, старший, обладал многочисленными талантами, но у него не хватало усидчивости. Так, например, фигурное катание он бросил через год, а бальные танцы — через полгода после начала занятий. Зато его интерес к музыке, казалось, оправдывал те средства, которые Алевтина Георгиевна вложила в преподавателей. Кризис наступил в восьмом классе, когда Стае заявил, что больше не будет заниматься скрипкой — ребята уже смеются, зато его пригласили в школьный ансамбль в качестве бас-гитариста. Но тут уж мать встала на дыбы — никакой рок-музыки (наверное, ей чудились наркотики и пьяные оргии с полуобнаженными девицами), и сын подчинился, только бросил все инструменты вообще, как отрезал. Зато в старших классах у него пробудился интерес к изобразительному искусству (недаром она его чуть ли не дошкольником водила в Третьяковку!), и старый учитель рисования, его преподаватель в кружке при Доме пионеров, полусумасшедший энтузиаст, для которого существовали только детии живопись, заявил Алевтине Георгиевне, что у Стаса есть и способности, и даже возможность поступить в Строгановку. Однако она навела справки и выяснила, что в художественное училище поступить без блата очень трудно, и на семейном совете (где муж ей поддакивал) было решено, что Стас будет поступать в тот самый институт, где когда-то училась она сама и где у нее нашлись знакомые в приемной комиссии. В конце концов житейские соображения победили любовь к искусству — именно так обычно случается в жизни значительно чаще, чем в романах. Стас попытался выбрать свой путь второй раз в жизни, но отступили смирился.
— А как Стае учился в институте?
Как же нехотя признает моя посетительница, что без всякого энтузиазма, очень средненько. Правда, вопрос об отчислении никогда не стоял, но непросто было самолюбивой матери смириться с тройками. В институте он больше увлекался общественной жизнью, разными стройотрядами, да и жену свою встретил во время каникул где-то в Тюменской области, она на два курса младше. Хорошая девочка, только неряха и готовить не умеет, наверное по молодости, непонятно, как она могла работать поварихой в стройотряде… Нет, против свадьбы она ничуть не возражала, но кто мог подумать, что Стае так изменится?
Пока я успокаиваю Алевтину Георгиевну, привожу ей доказательства того, что «ненормальное» поведение сына — вовсе не признак душевного заболевания, а всего лишь следствие ухода из-под материнской опеки, я задаюсь мысленно чисто академическим вопросом: «А надолго ли у Стаса отвращение к чистоте и порядку, не на всю ли жизнь, как у некоторых детей алкоголиков — к спиртному?» А если серьезно: понимает ли Алевтина Георгиевна, что Стас таким образом неосознанно протестует и против порядков в родительском доме, и против любимой и одновременно ненавистной матери, заставившей его заниматься тем, что ему вовсе не нравится? Как выяснилось, понимает. Когда не оправдалась надежда на «внешний фактор» — душевную болезнь, снова выплыло наружу чувство вины, подспудно дремавшее: а может быть, я сломала ему жизнь, подавила его творческое начало, сама того не желая? Но Алевтина Георгиевна — умная и сильная женщина, она не будет признавать свое поражение при мне, только губы у нее побелели и кожа на скулах натянулась.
Вы уже, конечно, поняли, к какому типу женщин относится Алевтина Георгиевна: властная мать и жена, она страстно любит своих детей, всю себя вкладывает в них. При этом, в отличие от матерей из предыдущей главы, она не представляется жертвой, она действительно желает своим сыновьям только счастья, но такого счастья, каким она себе его представляет. В ее понимании это чистота и порядок в доме, солидная работа и высокие духовные ценности в свободное время. И в этом причина ее фиаско со старшим сыном, потому что дети не хотят походить на своих родителей, не хотят разделять их ценности, не хотят брать от своих «предков» даже самое-самое лучшее.
Может, дело в «совковом» воспитании самих родителей? Меня поразили однажды результаты опроса населения, опубликованные в «Московских новостях»: американские родители на вопрос, каким они хотели бы видеть своего ребенка, отвечали в громадном большинстве — «счастливым», а наши — «честным», «трудолюбивым», «добрым» и т. п.
Да, очень многие наши родители твердо знают, как полагается жить и как именно должны жить их дети, и убеждены в своем праве определять их жизнь. И тут — трагедия взаимонепонимания. Типичная фраза: «Мы в твои годы учились и работали, чтобы стать на ноги, тебе созданы все условия, только учись, и в кого ты только пошел, такой лодырь?» Да, наше поколение училось, работало, и дети теперь видят результат. И совсем не желают повторять путь своих родителей, не хотят их «счастья», с отсиживанием «от и до» на работе, с их житейскими проблемами, лицемерным супружеским согласием на людях и изменами украдкой.
Проблема отцов и детей стояла всегда. Из истории известно, что еще в древних Афинах Сократ был вынужден выпить чашу цикуты, потому что разъяренные отцы обвинили его в моральном развращении своих сыновей. Но проблема взаимоотношений между поколениями в нашем обществе стояла и стоит, наверное, особенно остро: нынешнее поколение бывших советских людей, которое уже никогда не будет жить при коммунизме, убедилось в крахе всех основных жизненных ценностей своих «стариков».
Да, эти молодые люди — совсем не такие, и начался этот процесс отторжения уже довольно давно, с начала 80-х годов, а может быть, еще с 70-х. Самые типичные конфликты отцов и детей тех лет часто были связаны с рок-музыкой. Вот характерный случай: Слава родился и вырос в интеллигентной семье, мать — преподаватель русского языка и литературы, отец — профессор технического вуза. Все трое очень тепло относились друг к другу, я бы сказала, просто любили, но любить — еще не значит понимать. У Славы рано проявились способности к математике и иностранным языкам, родители гордились этим и никак не могли решить между собой, чью же линию в семье ему суждено продолжить: материнскую или отцовскую? Но вдруг разразился скандал в 17 лет сын твердо заявил, что он не желает учиться в престижном вузе, он хочет стать профессиональным рок-музыкантом и станет им! И вот уже все силы брошены на исправление непокорного, на заталкивание его в привычную колею. Когда все уговоры оказались тщетными, родители решили, что сын просто повредилсяв уме, и обратились к психиатрам. «Вы подумайте, он собирается стать музыкантом, не зная даже нотной грамоты!» Очень типично для «наших» родителей рассматривать любое отклонение от того, что они считают нормой, как сумасшествие. Впрочем не только для родителей.
К чести Славы, он не дал себя залечить, выдержал все испытания, не сломался и стал играть в популярной рок-группе. Те же, кто ломался, с трудом приспосабливались к размеренной жизни инженера или бухгалтера, чувствовали себя чужими в этой среде, иногда пытались вернуться в родную тусовку, но время, чаще всего, уже было потеряно.
Я сама отнюдь не фанатик рока, наверное, слишком стара для этого, но все же в роке что-то есть: он созвучен раскрепощенной личности. И меня вовсе не удивил ответ одного молодого человека на вопрос о том, что же привело его в августе 1991 на баррикады у Белого дома: «Мы услышали по радио обращение ГКЧП и поняли, что рока больше не будет. И тогда мы пошли к Белому дому». Да, они пошли защищать право на свою музыку вместе с правом на эротические видеофильмы и даже — на свободный секс. Они пошли защищать свое право жить так, как им хочется, без всяких подсказок, свою свободу. А для взрослых, обвинявших молодое поколение во всех грехах, их поведение было полной неожиданностью.
Собственно говоря, беда родителей часто состоит в том, что они рассматривают ребенка не как отдельную, самостоятельную личность, а, скорее, как свою собственность или, в лучшем случае, как продолжение самого себя. Очень хочется, чтобы твой ребенок достиг в жизни большего, чем ты, но при этом точка отсчета матери или отца — именно свой собственный жизненный опыт. Сегодня уже все читали доктора Спока и другие бестселлеры о воспитании детей, так что абсолютно все на словах рассуждают об уважении к личности ребенка вообще, но при этом не замечают командного тона в разговоре со своим собственным ребенком, а свои срывы объясняют исключительно дурным характером или психическими отклонениями своего чада и обращаются поэтому к детским и подростковым психоневрологам, что иногда бывает полезно. Но в своей практике я убедилась, что чаще лечить надо не ребенка, а мать (отцы все-таки меньше контактируют с детьми) или их обоих, причем невроз у ребенка часто является следствием неуравновешенного характера матери и, соответственно, неправильного воспитания.
Проблема взаимоотношений матери и ребенка особенно обостряется в подростковом возрасте — недаром этот возраст называют «трудным». Он труден и объективно, потому что в этом возрасте обычно начинается пубертатный период, через который, раньше или позже проходят все подростки и молодые люди. Это кризисный период развития, этап взросления, достижения зрелости. Внешне он проявляется в том, что самые послушные и воспитанные дети вдруг становятся грубыми и неуправляемыми, между ними и родителями возникает дистанция, которую родители преодолеть не могут. У подростков появляются свои тайны, свои излюбленные занятия, которые родителям часто кажутся пустым времяпрепровождением (например, многочасовое «балдение» под рок, коллекционирование плакатов и лейблов и т. п.). Часто ярко выражен подростковый негативизм: белое называется черным; на вопросы, предполагающие положительный ответ, следует твердое «нет»; сознавая всю справедливость замечания, подросток все равно взрывается.
Таким образом, в пубертатный период самый послушный подросток становится непослушным, а непослушный — просто неуправляемым, так что, бывает, родители просто приходят в отчаяние. И не такая уж редкость мать, которая горько жалуется на то, что ее 13—15-летний сын доставляет ей одни огорчения, и одновременно предъявляет к нему претензии как к взрослому
Серафима Андреевна, мать 13-летнего Андрея, достигла больших вершинв деловой сфере, но не в личной жизни. Она и выглядит как деловая женщина, само олицетворение компетентности: высокая, подтянутая, со строгой прической, из которой не выбивается ни волоска,в безукоризненно корректном костюме. С мужем она рассталась 8 лет назад, как она говорит, из-за абсолютного несовпадения духовных ценностей, называет семью бывшего мужа «мещанской». Сейчас ей 46 лет, она главный экономист одного весьма крупного и процветающего предприятия, на ней лежит колоссальная ответственность, с которой она с честью справляется. Но к психотерапевту она пришла в подавленном настроении и со слезами на глазах: ее единственный сын сбежал от нее и переселился к отцу, он ее предал!
Через полчаса, когда она успокоилась настолько, что смогла внятно отвечать на вопросы, мы наконец услышали ее историю полностью. Трудности с сыном возникали давно, еще когда они с мужем жили вместе. Сама Серафима Андреевна привыкла к строгому порядку, дисциплине, она росла в небогатой многодетной семье, где с раннего детства не привыкла сидеть без дела ни минуты. Только внутренняя собранность и огромная работоспособность позволили ей окончить вуз и сделать карьеру: одновременно ей приходилось тянуть семью, поднимая на ноги младших сестер. Замуж она вышла поздно, не считая себя вправе заниматься всякими пустяками в виде романов и «свиданок», пока ее сестрички не устроены в жизни. Мужа она особенно никогда не любила, это был, скорее, брак по расчету, но расчет ее оказался в данном случае ошибочным: вскоре после свадьбы, и особенно после рождения ребенка, в муже проявились такие черты характера, которые она больше всего не любила в людях, и сейчас она его просто ненавидит. С самого начала они не сошлись во взглядах на воспитание ребенка: Серафима Андреевна требовала безусловного выполнения всех своих распоряжений, отец же и бабка, ее свекровь, разрешали маленькому Андрюше делать все что заблагорассудится. Пострел очень быстро разобрался, с кем выгоднее иметь дело, и вскоре перестал слушать мать вообще, превратив квартиру в склад разбросанных игрушек. Тщетно она его пыталась приучить к порядку, тщетно она его наказывала! Дела пошли лучше только после того, как супруги развелись и разменяли квартиру: Андрюшино поведение хоть как-то упорядочилось, реже на него жаловалась и воспитательница детского сада. Когда он пошел в школу, все вроде бы наладилось мальчику понравилось учиться, он все схватывал налету, а хулиганил не намного чаще, чем другие мальчишки из класса.Ктому же он увлекся коллекционированием марок, и на некоторое время Серафима Андреевна успокоилась, ко, как оказалось, рано. Беда началась, как она считает, когда Андрей повзрослел настолько, что смог самостоятельно навещать отца (до этого она запрещала бывшему мужу общаться с сыном, да он и не очень настаивал на встречах). В семье отца и его новой жены мальчика охотно принимали, делали дорогие подарки, кормили всяческими деликатесами и вообще «портили и развращали». Андрей стал хуже учиться, начал пропускать занятия в школе, отказался учить английский с частным преподавателем, на любое замечание матери отвечал дерзостью, а однажды, после очередного скандала, заявил, что уходит к отцу, собрал свои манатки — и ушел.
Андрюшу мы отыскали у бабушки: в семье отца он тоже пришелся не ко двору. Он оказался живым, смышленым мальчиком, не по годам развитым и не по годам же небольшого роста (как выяснилось, малый рост не мешал ему драться с яростью, которая могла сломить куда более крупного противника). Не по возрасту взросло и серьезно он разговаривал с врачами, и его претензии к матери выглядели куда более основательными и продуманными, чем ее претензии к нему. Но так было только в отсутствие Серафимы Андреевны. Как только мать и сын встретились, полетели пух и перья! Андрей начал немедленно говорить гадости и грубить, а Серафима Андреевна тут же сорвалась в крик.
Напрасно мы пытались после неудавшейся встречи образумить Серафиму Андреевну. Она была согласна со всем в теории, но на практике, как только речь заходила о конкретном подростке, ее собственном сыне, начинала обвинять его во всех смертных грехах, не давая себе отчета, что в том, что он такой, виновато не только влияние отца и его гены, но в первую очередь — она сама, ее собственная нетерпимость, жесткая приверженность своим принципам, неумение мириться с человеческими слабостями, да и отсутствие самой обычной, всепрощающей материнской любви и ласки. Она просто оказалась плохой матерью и подспудно осознавала это, но, увы, вся ее неудовлетворенность выливалась на сына.
Мальчик так и остался жить у бабушки. Что его ожидает, когда он вырастет? Возможно, он так и останется чересчур возбудимым и вряд ли научится хорошо контролировать свои эмоции, так что будет нелегко и ему самому, и тем, кто окажется рядом… А мама — что ж, она будет проводить на работе по 24 часа в сутки, пытаясь забыть о своей трагедии. Возможен ли другой вариант? Да, длительная психокоррегирующая работа с обоими, втроем с психотерапевтом или в специальной группе, могла бы помочь делу, но это требует и от матери и от сына большого труда, напряжения душевных сил и — главное — желания измениться. Боюсь, в данной ситуации нормализация отношений между ними вряд ли возможна, и не по вине подростка, а именно в силу личностных особенностей Серафимы Андреевны — ее негибкости и приверженности своим принципам…
Но давайте вернемся к Стасу, сыну Алевтины Георгиевны. Вынужденный во всех важных и даже не очень важных моментах своей жизни подчиняться матери, избавленный от ответственности за свои действия, он, естественно, и в двадцать с лишним лет оставался во многом инфантильным, сохранил в себе много детских черт, несмотря на бороду и низкий басистый голос. Именно
поэтому его реакция на приобретенную с женитьбой свободу и избавление от материнской опеки так напоминала реакцию протеста у школьника: делать псе то, что запрещалось родителями. Как выяснилось, в дальнейшем обстоятельства сложились так, что Стае просто вынужден был очень быстро повзрослеть, и, к чести его, ему это удалось. Его жена забеременела, и Стас нашел себе работу, чтобы содержать семью, параллельно кое-как защитив диплом. Его жена категорически отказалась сидеть на шее у родителей, хотя Алевтина Георгиевна, естественно, пыталась эту шею подставить. Работать Стас пошел, как вы уже, наверное, догадались, вовсе не инженером, так что диплом пылится дома. Не стал он, впрочем, ни рок-музыкантом, ни художником — пошел по коммерческой части. Так что все закончилось благополучно и для него самого, и для его семьи, и для его мамы, но так бывает, увы, далеко не всегда.