ДОБРОТА

— отзывчивость, дружеское отношение к людям.

Всю свою жизнь, с самого детства, человек познает, что такое хорошо и что такое плохо. Мало того, познавая, он проявляет на деле свою способность понять это качество. Одни люди уже в 16 лет понимают, что за все, что для тебя делается хорошего, надо платить добром, а другие и в 30 лет только требуют от человечества благ для себя, не догадываясь, что за эти блага надо платить или трудом, либо самой дорогой ценой — душевным теплом.

Добро важно не в его самом общем проявлении, в абстрактной форме, а в конкретных условиях, с конкретной позиции класса, общества, группы людей. Представления о добре и зле, писал Ф. Энгельс, так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому. Ленин писал, что «под добром» разумеется практика человека, то есть что «мир не удовлетворяет человека, и человек своим действием решает изменить его».

Доброта — признак силы, а не слабости. Сильный человек проявляет великодушие — большую доброту, а слабый человек бывает добреньким на словах и, как правило, бездеятельным в поступках.

В нашем обществе добро то, что идет на благо человеку и социалистическому обществу. Мы вносим понятие добра в понятие социалистического гуманизма, который тоже носит действенный, революционный характер.

Быть гуманистом значит видеть в человеке личность, уважать его достоинство. Но конкретность гуманизма заключается в том, что нельзя уважать лодыря, эгоиста, шкурника»

Нужно помнить слова А. Макаренко о том, что «хорошее в человеке приходится всегда проектировать, и педагог это обязан делать. Он обязан подходить к человеку с оптимистической гипотезой, пусть даже и с некоторым риском ошибиться».

Вот почему советский человек не раз в своей истории проявлял такое неотъемлемое от доброты чувство, как великодушие. Уже после войны с фашистской Германией маршал Г. Жуков писал:

«Честно говоря, когда шла война, я был долой решимости воздать сполна всем фашистам за их жестокость. Но когда, разгромив врага, наши войска вступили в пределы Германии, мы сдержали свой гнев. Наши идеологические убеждения и интернациональные чувства не позволили нам отдаться слепой мести».

Добру противостоит зло. Между этими категориями с самого основания мира идет борьба. К сожалению, в этой борьбе подчас сильнее оказывается зло, потому что оно активнее и меньше требует усилий. Добро же требует ежечасного, каждодневного терпеливого труда души, добротворчества.

Но ведь этот романтик знает изнанку жизни лучше, чем любой скептик. Успех, известность пришли к писателю поздно, после пятидесяти. Начиная с ранней юности жизнь его была полна суровых испытаний. Еще не зная, что когда-нибудь возьмется за перо, не ради сбора литературного материала и не по своей воле, а по воле судьбы переменил он множество мест и профессий. Работал лесорубом, стекольщиком, клепотесом, шофером, грузчиком, официантом, директором лесокомбината и снова — лесорубом. Жизнь, кажется, делала все возможное, чтобы ожесточить его. Но остался Амирэджиби веселым, независимым человеком, одержимым, как и его герой Дата Туташхиа, идеей служения добру.

Рассказываю ему, что в одной московской школе писали сочинение «Какие черты характера ты ценишь выше всего?». И большинство старшеклассников, к удивлению своей учительницы, на первое место поставили доброту. Не ум, не силу характера, не талант, а доброту.

Амирэджиби внимательно слушает, вроде бы соглашаясь, потом легко поводит рукой (его жесты исполнены величавого достоинства) и будто отодвигает несерьезный вопрос:

— Эти сочинения — симптом того, что в обществе ощущается дефицит добра. И знаете, это очень хороший симптом. Если потребность, которая раньше считалась как бы второстепенной, выдвигается на первый план, значит, она будет удовлетворяться.

— За счет кого, Чабуа Ираклиевич? Ведь многие из нас хотят доброты от других, а сами проявлять ее не спешат.

— Значит, забыли мы самую простую истину: человек только тогда может быть счастливым, если сам творит добро.

— Но будем реалистами. Видим же мы, что добрые и порядочные люди нередко чувствуют себя «белыми воронами», а успех в жизни достается совсем другим… Сегодня спорят: в чем счастье, в чем успех? Все перепуталось…

— Ничего не перепуталось! — решительно восклицает он со свойственной ему страстной убежденностью. Голос у Амирэджиби хриплый, будто готовый вот-вот сорваться, но никогда не срывающийся. — Общество всегда делилооь на тех, кто трудности времени выносит на своих плечах, и тех, кто на этих трудностях пытается нажиться. Первые всегда видели счастье в том, чтобы что-то сделать, изменить к лучшему. Для вторых счастье — это всегда лишь «иметь или не иметь». Ну и что ж, разве я должен отказываться от добротворчества только на том основании, что в обществе существуют прилипалы и паразиты?!

Спрашиваю у него: но что же такое добротворчество? В ответ рассказывает притчу, озадачивающую сначала своей приземленностью:

— На днях остановил меня человек на улице, возле консерватории, спрашивает: «Слушай, а все же что такое добро?» — «Высшее добро или в нашей с тобой жизни?» — «Ну, конечно, в нашей, мы же все вместе живем». Я ему ответил: «Если ты и я будем делать свое дело и не мешать другим, это уже и есть добро». — «Так мало?» — удивился он. Тогда я спросил: «Ты семью имеешь, заботишься о ней? А на работе думаешь, чтобы больше пользы принести?» — «Конечно, я так и живу». — «Ну тогда ты хороший человек». Он просиял и спрашивает: «Ну а что такое настоящее добро?» — «Вот ты идешь по улице и увидел: кто-то свалил урну. Не ленись, подними ее. За это тебе никто даже спасибо не скажет, но это и будет высшее добро».

— «Хотя бы не вреди» — и это уже добро? — возражаю я, хоть и знаю его пристрастие к парадоксам.

— Наша общая цель в чем? Чтобы происходило как можно меньше зла. Значит, чтобы быть полезным обществу, достаточно ему не вредить, не расталкивать локтями окружающих, когда идешь к своей цели. И это уже будет первая ступень добра. Вторая ступень — когда человек достигает личного блага, принося пользу обществу. По-моему, эта позиция — самая доступная, самая распространенная. Бескорыстия здесь особого нет, но есть чистая совесть. И наконец — самая высшая ступень добра: когда человек не преследует никаких личных целей, не ждет ни вознаграждения, ни благодарности, а делает добро по внутренней потребности, потому что не может иначе. Эту позицию я и называю добротворчеством.

— Но именно такой человек и получает большую нравственную выгоду?

— Нравственность и выгода? — возмущается Амирэджиби. — Нет, это несовместимые понятия!

Такая вот категоричность. Мой вопрос оказался как бы вне системы его координат. Порой у меня возникает ощущение, что при нашей беседе присутствует третий — сам Дата Туташхиа, и это он отвечает на вопросы.

— Каждого нормального человека, — продолжает Амирэджиби, — обязательно мучает духовный голод. Ему необходимо ощущать, что не напрасно он живет на свете, и эту истину он каждый день должен себе подтверждать и доказывать. То есть в духовной пище человек нуждается не меньше, чем в хлебе насущном. А самый верный путь добыть пищу духовную — это добротворчество, участие в судьбах других людей. И знаете, в отношении пищи духовной наш социалистический закон «Кто не работает, тот не ест» действует безотказно. К духовному «котлу» общества просто так не присосешься. Кусок своего духовного хлеба не «урвешь» из чужих рук, не «достанешь» с черного хода.

На замечание о том, что людям, живущим по законам добротворчества, куда тяжелее приходится, чем другим, кто и не помышляет о добре, слышу ответ:

— Злым жить легче, чем добрым? Может быть. Но за свою жизнь я не видел, чтобы злой человек был счастлив.

— А вы счастливы, Чабуа Ираклиевич?

Лицо его становится необычайно серьезным:

— С таким удовольствием на свете живу, вы даже представить себе не можете. И, знаете, мне ужасно везет в жизни. Да, где бы я ни был, мне всегда необъяснимо везло. Говорю это и не боюсь сглазить судьбу.

…Одну легенду из жизни Амирэджиби не могу не вспомнить. Мне рассказывали о ней многие люди, а потом подтвердил и он сам. Было это в 1968 году — врачи обнаружили у Амирэджиби рак горла. Он приехал в Москву. После консилиума у врача с больным состоялся такой разговор: «Немедленная операция, или вы умрете». — «Нет, я не умру». — «Умрете в течение полугода. Гарантирую вам». — «А я гарантирую, что проживу по меньшей мере четыре года, — они мне нужны, чтобы закончить роман». От операции больной наотрез отказался. Врач посмотрел на него как на сумасшедшего… То, что Амирэджиби выжил, было, конечно, чудом. Впрочем, не единственным чудом в жизни этого человека.

— Как вы объясняете секрет своего везения?

— Может быть, дело в том, что я никогда никому не хотел зла. В моей жизни были случаи, когда я узнавал, что вот этот человек замышляет против меня страшную подлость… Можно было бы застать его врасплох, потом отомстить. Но я открыто шел к нему и говорил: зачем тебе это нужно? Что тебе это даст, кроме огромной ноши на совести? И знаете, переубеждал. Даже плохой человек способен оценить, если ты подходишь к нему с добром.

— Но ведь это уже компромисс, а вы говорили, что не признаете компромиссов…

Иногда разумнее бывает уступить человеку, потому что это принесет ему больше пользы, чем мне вреда. Он пойдет потом к другим людям, и ему будет стыдно делать им зло, раз с ним поступили совсем по-другому.

— А если не будет ему стыдно?

— Сотню раз наблюдал, как за совершенное зло люди расплачиваются. Пусть не немедленно, но обязательно расплачиваются — и чистоганом. Все, все воздается! Даже в мелких случаях. Если меня, например, настигает какая-то неудача, начинаю рыться в памяти: где и по отношению к кому я поступил несправедливо, кого ненароком обидел. И в большинстве случаев нахожу и тогда успокаиваюсь: надо платить, нечего жаловаться на судьбу.

— Итак, назначение человека, как сказано в романе, не только в том, чтобы победить зло, но и обратить его в добро. Но это, Чабуа Ираклиевич, призыв к какой-то героической нравственности!

— Нравственность — всегда противостояние, — говорит он (тут я понимаю вдруг, что «нравственность» и «добро» для него синонимы). Продолжает: — Есть борьба «против», но есть и борьба «за». Бороться против какого-то одного негодяя, наказать его — мало радости. Всего лишь разрушишь то, что он сделал или хотел сделать. Бороться «за» — это приносить что-то новое, от себя. Наперекор всем неблагоприятным обстоятельствам делать добро. Предъявлять строгие требования прежде всего к самому себе, становиться сильнее — так только и можно изменить обстоятельства.

Провожая меня, уже у лифта, произносит последний монолог:

— И пусть на твоем пути встретился кто-то ответивший злом на добро, значит ли это, что твое хорошее дело пропало? Ты не догадываешься даже, как согрело оно чью-то, может, и неведомую тебе жизнь. Если слеп один человек, еще не значит, что люди слепы. Благодарность часто приходит не с той стороны, с какой ждешь… И знаете, к какой мысли я пришел? Вернее, увидел эту мысль на своем опыте, на судьбах других людей: добро — это особый, не изученный пока вид энергии, которая не исчезает из мира, а накапливается… Каждый добрый поступок, слово, желание бессмертны…