Загрузка...Для этики главное в поступке — его моральная ценность. В теории морали издавна шел спор: чему следует отдавать предпочтение при оценке поступков— ценности мотивов или ценности результатов? Правильное решение этого вопроса имеет не только теоретическое, но и большое практическое значение как для установления благоприятного морального климата в коллективах, оптимизации системы общения, так и для нравственного совершенствования индивидов. Ничто так не выводит человека из душевного равновесия, как несправедливая оценка его поступков. Оценка поступка имеет особое значение в правосудии при определении виновности, степени вины и соответственно в выборе справедливой меры наказания.
Как правило, в домарксистской и современной буржуазной этике на этот вопрос даются неверные, метафизически-односторонние ответы. Так, приверженцы теории врожденных нравственных чувств отдают предпочтение моральной ценности субъективных мотивов. В качестве эмпирического основания такого мнения выдвигается тот очевидный факт, что при одинаковых последствиях поступки людей могут побуждаться мотивами далеко не одинаковой моральной ценности. Односторонне преувеличивая релятивно-субъективный момент, Кант считал, что «суть дела не в поступках, которые мы видим, а во внутренних принципах их, которые мы не видим», следовательно, ценность поведения зависит «не от действительности объекта поступка, а только от принципа золения, согласно которому поступок был совершен безотносительно ко всем объектам способности желания».
Напротив, представители эвдемонистской, утилитаристской и других разновидностей так называемой консеквенциальной этики, справедливо замечая, что часто благие намерения приводят к нежелательным последствиям, заключали, что поведение людей и его отдельные акты следует оценивать преимущественно по их результатам; субъективные побуждения имеют второстепенное значение. При всем том не только идеалисты, но и некоторые материалисты-просветители видели односторонность чисто консеквенциальной оценки, потому что от нравственной ценности мотивов может коренным образом меняться оценка поступка в целом. «Предположим, что два человека бросились в пропасть, как поступили Сафо и Курций: первая — чтобы избавиться от любовных страданий, второй — чтобы спасти Рим; Сафо называют безумной, а Курция — героем».
Односторонность подобных суждений видели многие выдающиеся умы прошлого. Еще Аристотель глубокомысленно замечал: «Существует сомнение, что для добродетели важнее — намерение или действие, так как она проявляется и в тех, и в других. Ясно, что совершенство заключалось бы в том и в другом». Гегель, указывая на объективную значимость результатов, подчеркивал, что «поступок есть изменение, долженствующее существовать в действительном мире». «Действуя,— писал он, — человек должен думать о внешних результатах. Старая пословица справедливо говорит: «камень, выброшенный из руки, принадлежит дьяволу»». В то же время в «Энциклопедии философских наук» он утверждал, что результаты поступков, характеризующие человека внешне, через его действия, характеризуют его и внутренне. В поступке внутреннее и внешнее совпадают в диалектическом единстве. «Каков человек внешне, т. е. в своих действиях (а не в своей внешней наружности, как это само собой разумеется), таков он и внутренне, и если он лишь внутренний, т. е. если он остается только в области намерений, умонастроений, если он «добродетелен», «морален» и т. д., а его внешнее не тождественно с его внутренним, то одно так же бессодержательно и пусто, как и другое». Потому неправильно судить о человеке, противопоставляя его хорошие внутренние побуждения плохим деяниям. Гегель с иронией отзывался о том человеке, «который в противовес мало-успешности своих дел и даже достойным порицания деяниям ссылается на внутреннюю сторону своего характера, которую следует-де отличать от внешних его проявлений, на свои якобы превосходные намерения и убеждения. В отдельных случаях может действительно оказаться, что благодаря неблагоприятным внешним обстоятельствам благие намерения и целесообразные планы терпят неудачу при попытке их осуществления. Но, вообще говоря, и здесь существенно имеет силу единство внутреннего и внешнего. Мы поэтому должны сказать: что человек делает, таков он и есть». Поэтому, когда люди «выставляют требование, чтобы их судили не по тому, что они дали, а по их намерениям, то такая претензия справедливо отклоняется как пустая и необоснованная.
Часто бывает и наоборот, а именно что при суждении о других людях, давших нечто хорошее и значительное, пользуются ложным различением между внутренним и внешним для того, чтобы утверждать, что это — лишь их внешнее, внутренне же они стремятся к чему-то совершенно другому, к удовлетворению своего тщеславия или других таких же достойных порицания страстей… Мы должны против этого заметить, что, хотя человек может в том или другом отдельном случае притворяться и многое скрывать, он, однако, не может скрыть своей внутренней природы вообще, которая непременно проявляется в decursus vitae (жйзйейной линии поведения.— С. А.), так что также и в этом отношении можно сказать, что человек есть не что иное, как ряд его поступков». И совершенно справедливо Гегель заключал, что принцип, пренебрегающий последствиями, и принцип, призывающий оценивать поступки только по их последствиям, одинаково абстрактны и рассудочны.
Любопытно сравнить с этими высказываниями немецкого философа рассуждения М. Е. Салтыкова-Щедрина, который подчеркивал, что писатель, желая объяснить поведение своего героя, должен брать образ в его целостности, в единстве его действий, слов и тайных помыслов.
Писатель показывает не только что человек говорит или делает, но и что он думает и что он, несомненно, совершил бы, если бы мог и смел. «Развяжите человеку руки, дайте ему свободу высказать всю свою мысль — и перед вами уже встанет не совсем тот человек, которого вы знали в обыденной жизни, а несколько иной». Освобожденный от стесняющих условностей, он разоблачит свой действительный характер, а «без этого разоблачения невозможно воспроизведение всего человека, невозможен правдивый суд над ним». Надо иступить «в храмину той другой… скрытой действительности, которая одна и представляет верное мерило для всесторонней оценки человека». Итак, выступая за раскрепощение человеческой личности, писатель выдвигает важное положение о том, что для справедливой оценки поступков надо брать их в единстве интимно-личностных мотивов и внешних действий.
Действительно, всякий поступок представляет собой целостное явление, в котором в неразрывном единстве существуют субъективно-личностные (мотивы) и объективно-значимые (результаты) элементы. Поступок с равным основанием можно понять как субъективно мотивированный результат и как объективно реализованный мотив. Это — неколебимое положение марксистской этики. К. Маркс говорил, что заявление может быть выражением высокого или низкого образа мыслей, но только поступки доказывают, насколько серьезно было заявление. В. И. Ленин также подчёркивал, что о поведении отдельного лица следует судить «не по тому, что он о себе говорит или думает, а по делам его». Это вовсе не означает, что классики марксизма-ленинизма игнорировали субъективные мотивы, они их, несомненно, принимали во внимание. Но исходя прежде всего из общественной значимости поступков, Маркс, Энгельс и Ленин подчеркивали именно социальную значимость последствий, а также детерминирующих поведение социальных факторов. Мотивы лишь опосредуют связь между социальной действительностью и поступками людей. В статье «Слова и дела» В. И. Ленин предостерегал против ошибочной тенденции оценивать лозунги той или иной партии или группы по провозглашаемым мотивам. Дело не в намерениях и мотивах, а в той объективной обстановке, которая определяет значение лозунгов, тактики, направления действий данной партии или группы.
Стало быть, для адекватной оценки отдельного поступка или линии поведения важно не просто квалифицировать мотивы и результаты с точки зрения моральной ценности, вне связи их друг с другом, а выявить конкретное соотношение этих ценностей и проанализировать те внешние условия, при которых данные мотивы переходят в данные результаты. Только при учете целостной структуры поступка возможно построение более или менее четкой иерархии поступков, исходя из их социально-нравственной ценности — от безусловно ценных до столь же безусловно антиценных со всеми промежуточными ступенями.
Так, безусловно всегда, при любых обстоятельствах ценен (морален) поступок, стимулированный высоким мотивом и приведший к ценному результату, например высокая производительность труда работника, мотивированная патриотическим чувством. И напротив, безусловно антиценен (аморален, безнравствен) поступок, имеющий отрицательный результат по причине низменного мотива (скажем, преступный акт, совершенный из корысти). В этих крайних случаях отчетливо видно, как полезный или вредный результат совпадает с ценностью или антиценностью поступка в целом.
Между этими полюсами ценного и антиценного (морального и аморального) в поведении располагается подавляющее большинство поступков, которые можно квалифицировать как относительно ценные или относительно неценные. Таков, например, поступок хотя и побужденный хорошим мотивом, но приведший к плохому результату по причине, допустим, глупости, нерешительности, неумения преодолеть препятствия. Конечно, сами по себе глупость или неумение не являются нравственными качествами, но они во всяком случае и не украшают человека, а, выступая причиной действий, несовместимых с нормами морали, приводят тем самым К «порче» поступков в целом, как это замечательно изображается в известной сказке о дураке, который всякий раз ошибался в последствиях и попадал впросак, хотя и действовал из благих намерений. В известном рассказе Л. Андреева «Правила добра» в столь же незавидном положении оказался черт, загоревшийся желанием творить добро по правилам, преподанным ему снятым отшельником.
Все это равным образом относится к такому поступку, который хотя и имеет благополучные последствия, по субъективно мотивирован отрицательными, эгоистичными побуждениями. Поведение работника, который выполняет план только ради заработка, премии и т. п., не может быть признано высокоморальным, хотя его нельзя назвать и безусловно безнравственным.
По этим причинам некоторые авторы предлагают различать в структуре поступка не один, а два его результата: предметный (собственно, результат в его материальном выражении) и результат моральный, т. е. моральную ценность поступка в целом. В этом предложении есть резон, поскольку указанные результаты могут не совпадать. Действительно, полезный результат, как отмечалось, может быть следствием поступка, не безусловно ценного с моральной точки зрения; или один и тот же результат (предметный, материальный) может произойти из поступков неодинаковой степени ценности по шкале морального критерия.
Отмечая качественно новые и повышенные требования к дисциплине труда в связи с современным техническим прогрессом, следует подчеркнуть, что, например, одно дело — простой работника, работающего с лопатой или тачкой, а другое дело — управляющего шагающим экскаватором. Хотя формально, казалось бы, каждый из двоих допустил одинаковое нарушение трудовой дисциплины, на самом деле, если принять во внимание масштаб материальных последствий, их проступки приобретают разное значение.
Это касается не только сферы производства, но и сферы потребления, поведения в быту. И здесь пользование предметами, предоставляемыми в распоряжение потребителя прогрессом науки и техники, заставляет повышать моральные требования к поведению индивидов. Одно дело — громкий звук включенного на полную мощность проигрывателя за стенкой соседа, мешающий отдыхать, и другое дело — круглосуточно звучащий на всю округу голос диспетчера сортировочной станции, стократно усиленный динамиком и лишающий покоя и отдыха население целого микрорайона.
Как видно из приведенных примеров, моральное качество поступков в единстве их мотивов и результатов не отвечает принципу строгой альтернативности, оно образует своеобразную иерархию поступков, постепенно нисходящую от полной ценности к столь же полной антиценности. Полная противоположность проявляется только при сравнении крайних степеней.
Итак, если рассматривать поступок с точки зрения соотношения ценности его мотива и результата, то их нужно брать в единстве. В ином случае оценка поступка неизбежно окажется односторонней и ошибочной, как это имеет место в некоторых направлениях современной буржуазной этики. Например, известный американский этик У. К. Франкена утверждает, что моральная ценность поступка зависит только от ценности мотива, ибо при всяком ином подходе мы имеем дело уже не с поступком, а с операцией. О поступках, разъясняет он, гудят, например, по их результатам, сравниваемым с правилом или образцом, или по их мотивам, намерениям, чертам характера действующего субъекта. В первом случае поступок может быть оценен как правильный или ошибочный, эффективный или неэффективный, полезный или бесполезный в соответствии с телеологическим принципом оценки, которая, однако, не является характеристикой морального качества поступка. «Но о поступке можно также судить, что он хорош или дурен, достоин похвалы или порицания, благороден или достоин презрения, и тогда моральное качество, приписываемое ему, будет зависеть от мотива агента действия, намерения или характера, с которым оно выполняется». В этих рассуждениях верно все то, что касается зависимости ценности поступка от морального качества мотива и личных качеств субъекта. Но вызывает возражение то, что отрицается значение ценности результатов для определения именно моральной (а не только операционно-целевой) ценности поступка, что общественно значимые последствия действия выносятся за скобки, т. е. за границы структуры собственно поступка как акта морально оцениваемой деятельности.
Задача моральной квалификации поступка в его целостности еще более усложняется, как только принимаются во внимание внешние обстоятельства, в которых он совершается, а также характер человека как целостной личности. В некоторых случаях условия настолько властно вторгаются в процесс осуществления поступка, что могут существенно изменить его общую ценность.