Загрузка...Теперь коснусь другой темы. В неволе собраны далеко не лучшие представители человечества. Здесь редко кто действительно порядочный. Недаром говорят: предав единожды, предаст и потом. Так и с преступлениями. Но некоторые зэки хотя бы в рамках себя держат. Другие сразу же начинают совершать идиотские поступки. Гораздо опасней тот, кто до какой-то поры ведет себя безупречно, но в силу поганой натуры в итоге совершает такое, что не только ставит крест на себе, но еще и других подставляет.
В описанном выше следственном изоляторе новый «смотрящий» начал назначать «смотрил» в каждой камере. По хатам он гулять не мог. Начал списываться. Нашел везде знакомых, таких же местных молодых придурков из определенного круга. В нашей камере «смотреть» загрузили Лешу Этот конченный наркоман сел за мошенничество и кражи. Занимал у знакомых в долг и не отдавал. Заходил в гости и крал мелкие предметы. С его рассказов стало известно, что он и родителей своих обокрал. Кто же такому командовать позволит? Но это в нашей камере не позволяли. В других такие уроды судьбы решали.
Как-то Лешу вызвали на допрос. Пришел он очень хмурый, озабоченный. Через час предлагает мне поменяться вещами, от скуки. Надо отдать должное: шмотки у него были шикарные. Вот он и предложил за мой джинсовый костюм, кроссовки, рубаху, свитер — свою «навороченную» кожаную куртку, ботинки и брюки «от кутюр». Сначала я не хотел, слишком неравнозначен обмен, не в его пользу, но он упрашивал, уговаривал, и я согласился. Через три дня меня перевели в другую камеру. Через неделю дернули в оперчасть. Там тот же начальник, но уже презрительно говорит: «Я-то думал, ты настоящий мужик, а ты крысой оказался». В ответ я посоветовал ему выбирать выражения и перед тем, как в чем-то обвинять, объяснить, в чем дело. Он подает мне письменное заявление от Леши, где тот просит принять меры в отношении меня, так как я, уходя из камеры, когда он спал, украл его вещи. Дальше было перечислено то, на что мы поменялись. Отвечаю оперу: «Начальник, я легко докажу, что не при делах. Прикинь сам, где он был десять дней — спал, что ли?.. И только сейчас хватился. Это, конечно, косвенное оправдание. Но как мы менялись, видели десять человек. Они же меня провожали, когда я из хаты уходил». Опер велел привести зэков, на которых я ссылался. Беседовал он с ними поодиночке, все говорили в мою пользу. Вызвали Лешу. С порога говорю ему, что если мы еще встретимся, я отобью ему гепатитную печень. Он рожу в сторону воротит. Опер приказывает ему принести все. Мне то же самое велел. Возвращаюсь с вещами. Леша приносит только мою рубаху. И здесь пытается кинуть, утверждает, что больше ничего я ему не давал (он еще не знает про по казания десяти сокамерников). Не выдержав, бросаюсь на него, менты оттаскивают. Начальнику «оперетты» надоели эти его «зехеры» (Зехер — дурной, неожиданный поступок, оборот дела.) — огрел его по спине дубиной. Эта мразь заверещала. Увели его еще раз, принес остальное. Остались с опером вдвоем. Он объясняет: «Вообще-то я не должен тебе ничего говорить, но влез ты в скверную историю. Этот наркоман перед тем, как с тобой меняться, был на допросе. Молодой дознаватель пробовал колоть его по поступившему заявлению, что Леша, будучи в гостях, украл куртку, ботинки, брюки. Неопытный сотрудник не въехал, что перечисленные вещи надеты на нем. Вернувшись с допроса, эта мразь, чтобы избавиться от улик, предложил тебе обмен. Но сегодня его допрашивали жесткие, опытные опера из отделения. Обосравшись в их руках, он во всем сознался, но сказал, что вещи у него скрысил ты». Вернул опер мои шмотки и продолжает: «По правилам поведения подследственным запрещается отчуждать, проигрывать, менять свои вещи. Так что тебе пятнадцать суток штрафного изолятора».
Встречаются и другие подонки.
Кидают в камеру пассажира: молодой, забитый, слегка не в себе. У нас «дачки» делили на всех. Продукты хранились на окне. Во время приема пищи резали поровну сало, колбасу, масло, выделяли по конфете, печенинке. Те, кто не получал с воли посылок, все равно имели равную долю.
В один день хата получила три большие передачи. Четвертую получил новичок. Только, видно, и мама у него ненормальная: работая в столовой, прислала ему две пачки «Примы» и три тухлые котлеты, которые тут же выкинули. Этот говнюк утром просит дежурного помощника начальника СИЗО па обходе перевести его и пишет, как потом выяснилось, заявление, что мы его обижали, отняли передачу, назвав своей гору продуктов, которые лежали на окне. Прибежали к нам менты с разборками: дубинками машут, его заявой тычут, требуют все вернуть. Еле их утихомирили: попросили поднять список того, что он получил в действительности. Когда они его прочитали, извинились и с матами побежали бить того недоноска.
Не подумайте, что эти случаи единичны, хоть вас, наверное, уже утомил примерами, опишу еще несколько для наглядности. Тогда вы точно поймете, как опасны случайные знакомства в местах лишения свободы. Следственный изолятор трогать больше не буду — поведаю про зону.
Когда ехал туда этапом, естественно, узнал соседей. Ведь сидели с ними долго па пересылке, ехали в тесном «Столыпине», чалились в одном карантине. Потом в колонии при встрече здоровались, иногда разговаривали. Но каждый жил своей жизнью.
Раз прибегает ко мне такой знакомый и, очень волнуясь, просит помочь. Дело в том, что он проигрался в карты. Сегодня день расчета, но посылка из дома задержалась. Как имеющий вес, я могу спасти его от расправы, если скажу тем, кому он должен, чтобы они перенесли расчет до прихода посылки. Пошел я к игровым, говорю: «Парни, не будьте кровожадными. Ну, прибьете вы его сейчас до поноса. Попадет он в больницу, потом в помещение личной безопасности, богаче вы от этого не станете. Подождите несколько дней. Придет ему дачка — рассчитается». Конечно, если бы они отказали, настаивать я бы не смог. Но мужики согласились.
Через пару дней прибегает ко мне этот же знакомый и говорит: «Спасибо тебе! Получил посылку, чуть позже рассчитаюсь с долгами. Но есть одна сложность: нужны наличные, а у меня только вещи. Купи у меня куртку (зона была „махновская», в ней барыг не было), я бы тебе ее так подарил, но бабки нужны». Денег у меня в тот момент не было, но больно куртка понравилась. Очень дорогая, но в то же время скромная с виду и черного цвета — в зоне носить такую можно. Опять я повелся: попросил у приятеля в долг, заплатил за вещь. Пришил бирку, надел и, очень довольный, вышел на проверку. Подходит ко мне молодой зэк и говорит, робея: «Ты извини, но это моя куртка, ее вчера украли». Спросил его: «Ты ничего не попутал?» Он очевидцев позвал. Собрал я бандюков, велели «шнырям» найти и притащить того продавца. Через полчаса его волокут из клуба. Он еще издали заорал: «Я ему ничего не продавал!» Вырвался и в штаб побежал. Он к нему ближе, чем мы, находился, не догнали. Закрылся он по безопасности. Куртку я, естественно, парню вернул. Вызвал меня опер, наезжает: «Обещай, что не тронешь его». Возражаю: «И кто я после этого буду?.. Мне пятерку еще сидеть. Так что, как только увижу, сразу покалечу. И если меня закроете в ШИЗО сейчас, только хуже ему сделаете. Выйдет он, когда я сижу, не один я его пинать буду, а приятели бандиты коллективно. Могут и убить ненароком». Представьте, эта мразь все же «соскочила с прожарки». Попросил ментов, и его перевели в «обиженку». Сидеть ему оставалось еще десять лет, так и «полоскался» с пидорами, а с них какой спрос!.. Велел я главпетуху обломать ему об хребтину пару дубин, да деньги себе с него снять. Все это кидалово, как выяснилось, он затеял из-за наркотиков — очень хотел раскумариться.
Были и другие случаи, когда зэки вели себя как дауны. Опишу еще один, заодно он проиллюстрирует, как кавказцы защищают друг друга, несмотря ни на какие понятия. У каждого осужденного есть своя территория, проход между двух шконок. Кто-то ютится в тесноте у двери, в узкой щели между кроватями в три яруса. Другие спят в углу у окна, где шконка в один ярус, а проход — метра два. Для него заказывается специальная тумбочка, комод из ценных пород дерева с инкрустацией и резьбой. На полу — ковер. На окнах — дорогие занавески. Здесь же — в личном пользовании — магнитофон, телевизор, светильник. Стены украшаются обоями, плакатами.
У нас считалось особым шиком, чтобы во всю стену нарисовали картину. Пригласил я лучшего художника-чеченца. Заказал копию Айвазовского. Он обещал все сделать, как другим до этого, и, очень извиняясь, сослался па трудности с красками: попросил аванс, немаленькую сумму. Тогда я был в «куражах» после карточного выигрыша, очень уверен в себе и в том, что никуда он с подводной лодки не денется. Дал ему денег. А это быдло уехало на этан в межобластную больницу, датам и осталось работать по профессии. Выяснилось, что так же, как и меня, он кинул многих зэков, причем, не последних люден в колонии (раз в угловых проходах живут), некоторых — просто отморозков.
Через пару месяцев за «косяки» этого художника отправили из больницы обратно в зону. Прибыл он этапом, мы очень обрадовались. Чечен знал, что от нашего праведного гнева в ШИЗО не спрячешься. Когда пострадал такой коллектив, ночью наедут на прапорщика, и тот откроет камеру…
Поднялся художник в зону, в карантин. Мы решили подождать с разборками до вечера. Там более, сразу покалечить его днем опасно: предстоят проверки, сразу ЧП всплывет. После последнего построения стали его искать — пропал. Прятался до ночи. Уже в полной темноте возвращаюсь в отряд — выскакивает он из-за туалета. В руках — молоток на длинной ручке и нож. Решил меня убить, тогда из-за происшествия вызовут все начальство и его спрячут в ШИЗО, так что бандиты не смогут до него добраться. А потом увезут в следственный изолятор на раскрутку, получит срок, и его переведут в другое учреждение. Сразу он не напал, прыгает на месте, как павиан, себя раздраконивает. Вывел его окончательно из себя, сказав спокойно: «Какой ты молодец, что эти предметы принес. Давай их сюда, я тебе их в задницу засуну». Прыгнул он, ударил. Уйдя с линии атаки и оказавшись от него сбоку, когда он провалился на выпаде, дал ему в голову. Это был даже не нокаут, а целая контузия. Позвал шнырей, велел тащить его в отряд. Собрались бандюки решать, что с ним делать. Надумали сбросить с лестницы вниз головой: типа, поскользнулся и умер. Тут пришел Мага. Не люблю «чехов», но Мага — настоящий мужик. На воле и в зоне стоящий очень хорошо. Сам смелый, честный, справедливый. Никак не ожидали, но он стал просить за этого гоблина, все еще пребывающего в отключке: «Парни, я ничего не знал про его косяки. Только сейчас мне рассказали. Будь кто другой, сам бы удавил. Прошу вас — не убивайте. Эта погань не просто мой земляк, дело не в этом. Мы — горцы, он из знатного тейпа. У него там очень крутые родственники. Брат — полевой командир. Он наказал мне смотреть за ним, иначе пострадает моя родня. Если его убьете, убейте сначала меня, так как, защищая его, я защищаю свой род. Парни, пожалуйста, я верну его долги!» Только из уважения к Маге сказал за всех: «По жизни это неправильно, но пусть живет. Деньги сам отдаст или картины нарисует, раз обещал».
Оклемался этот говнюк постепенно, хотя «»Кукушку» я встряхнул ему основательно — он даже воробьям улыбаться начал.
Среди бандюков тоже встречались подонки. Саша жил прекрасно, был в авторитете. В один день обошел всех знакомых в зоне, попросил шикарных шмоток на свидание сходить, занял крупные суммы денег. Мы все в разных отрядах жили, ничего не знали. А он после велел шнырю отнести два своих баула с чужими дорогими вещами к штабу, сам туда налегке прошел и уехал на этап. Папа ему обещал сделать перевод на «рабочку» в хозобслугу в СИЗО. Так и кинул всех.