ВВЕДЕНИЕ

В философской традиции издавна утвердилась тенденция рассматривать мораль преимущественно в ее идеальных проявлениях—как форму или свойство человеческого сознания. В качестве элементов морали и соответственно объектов этического анализа брались главным образом присущие людям представления о добром и злом, нравственном и безнравственном, которые проявляются в их личных качествах — добродетелях и пороках. Независимо от того, с чего начиналось построение систем моральных ценностей и этических категорий — с обозначения и классификации добродетелей, за которыми следовало выявление собственных элементов морального сознания (Аристотель), или, наоборот, с выведения добродетелей из априорных свойств нравственного сознания (Кант). Мораль мыслилась преимущественно или исключительно в границах феноменологии сознания. Вследствие этого сознание представлялось в виде более или менее автономной совокупности его явлений, предшествующей поведению и лишь так или иначе проявляющей себя в нем. Ф. Энгельс так определил ограниченность старых теорий: «Непоследовательность заключается не в том, что признается существование идеальных побудительных сил, а в том, что останавливаются на них, не идут дальше, к их движущим причинам». Основанная на научно-материалистическом мировоззрении марксистская этика также признает духовно-нравственные побуждения, но объясняет их обстоятельствами материальной, социально-экономической жизни людей.

Исходя из методологического принципа, утверждающего социально-историческую обусловленность сознания в целом и каждого его элемента, марксистская теория нравственности решительно разорвала магический круг «автономии» морали, представив последнюю как систему, включенную в более широкую сферу общественной практики человечества. Тем самым с морали был сорван покров божественной, или априорной «тайны». Она предстала взору исследователя-материалиста как вполне земной по своему происхождению и существованию продукт реальной жизнедеятельности людей, их повседневного практического поведения в конкретных условиях общественной жизни.

Приведем для сравнения прямо противоположное представление идеалиста Н. Бердяева, совершенно отрицавшего какую бы то ни было объективно-социальную обусловленность морали, «должного» — «сущим». «Этика,— писал Н. Бердяев,— не есть социологическая и психологическая наука, отыскивающая законы сущего, это — философская дисциплина, устанавливающая нормы должного… Этика начинается противоположением сущего и должного, только вследствие этого противоположения она возможна. Отрицание должного, как самостоятельной категории, независимой от эмпирического сущего и не выводимой из него, ведет к упразднению не только этики, но и самой нравственной проблемы. Этика… не есть научное исследование сущей нравственности, нравов и нравственных понятий: нравственная проблема, с которой она имеет дело, лежит по тy сторону обыденной, условной житейской морали и эмпирического добра и зла с их печатью сущего». Это хорошая иллюстрация принципиальной противоположности научно-материалистической и идеалистической этики.

Действительно, научная этика имеет своим предметом прежде всего «сущую», т. е. реально существующую, мораль людей, добро и зло, как они проявляются в повседневной «эмпирической» жизнедеятельности индивидов, семей, классов, народов. Но неверно утверждение, будто научная, марксистская этика равнодушна к идеальному «должному», т. е. к моральным нормам, идеалам, ценностям, правилам, имеющим общее значение. В этике марксиста от идеалиста отличает то, что первый в противоположность второму рассматривает эти нормы, правила, идеалы, ценности и соответствующие им категории этики не как не зависящие от опыта, или прирожденные, априори свойственные «автономному» сознанию, а считает их обобщенным отражением определенных свойств поведения и сознания реальных людей в общественном или личном сознании.

Представители идеалистической этики, сознательно разрывая связь между этикой и живой нравственностью, тем самым лишают науку о морали ее предмета, превращая ее в беспредметную схоластику или, в лучшем случае, в бесконечное раскладывание словесного, логико-лингвистического пасьянса терминов и понятий. Этим главным образом и занимается этика неопозитивизма, которая в сущности не добавляет ничего принципиально нового ни к априорной этике Канта, ни к приведенному рассуждению Н. Бердяева. Отрицание принципов социального детерминизма и историзма, как и материалистического решения основного вопроса философии вообще, делает идеалистическую этику эпистемологически бесплодной и пустой. Какие частные выводы могут следовать из этого, хорошо показывают некоторые утверждения того же Бердяева, например: «…свобода есть самоопределение духовного «я»»; к «эмпирической личности» неприменима категория свободы; личности принадлежит этический (несоциологический) примат над обществом; оценка общества всегда совершается личностью в силу присущего ей автономного нравственного закона, взятого не из общества» и т. п.

изречения, в которых этика абсолютно отделяется от социологии. Естественно, такая этика не имеет ничего общего и с научным познанием: «…этика, т. е. философское учение о должном, автономна, она не зависит от науки, от познания сущего».

Н. Бердяев, как известно, религиозный философ. Но сторонников «автономной» морали немало и среди светских философов, начиная с И. Канта и кончая современными буржуазными «свободомыслящими» философами, например среди представителей так называемого секуляризованного (или «секулярного») гуманизма. Так, американский общественный деятель, один из основателей Американской гуманистической ассоциации, которая недавно отметила полвека своего существования, П. Курц придерживается мнения, согласно которому мораль не нуждается в поддержке со стороны религии и должна освободиться от связи с нею. Однако вместе с тем он отрицает социальную, идеологическую обусловленность нравственности. В «Гуманистическом манифесте» он пишет об этике как достоянии «автономной личности», которое является самоценностью и не нуждается в каких-либо внешних санкциях, вообще не зависит от каких бы то ни было внешних сил. «В конечном счете автономная личность, наделенная способностью рационального выбора, является лучшим гарантом морального поведения».

В то же время Курц указывает на необходимость нравственного просвещения, воспитания у людей способности к «рациональному выбору». В этом проявляется явное противоречие, присущее всему абстрактному гуманизму: мораль свободна от внешней обусловленности, и в то же время моральные качества у людей надо воспитывать. Но если мораль абсолютно не зависит от социально-экономических и идеологических факторов, то как можно осуществить моральное воспитание, с помощью каких средств, программ? Курц и его коллеги из журнала «Гуманист» выдвигают проект создания некоего мирового федерального правительства (конечно, буржуазного), которое должно отбросить политические и идеологические распри и руководствоваться нормами морали «автономной личности».

Однако кто и каким образом создаст это правительство? Известно, что ООН приняла много резолюций, в которых от имени мировой общественности осуждаются правительства, грубо попирающие простые нормы нравственности, и тем не менее правящие верхушки США, ЮАР, Израиля и других государств, в которых господствуют агрессивная психология и идеология, игнорируют эти документы. Стало быть, для морального возрождения, для торжества гуманизма в подобных государствах требуется не проповедь абстрактных моральных утопий, а реальные социально-политические изменения. Иначе рассуждать об автономной морали — значит предаваться несбыточным мечтаниям.

Было бы неверно считать, что теологическая этика и этика абстрактного гуманизма, утверждающие независимость морали от социальной действительности, господствуют в современной буржуазной философии. Напротив, выполняя идеологический заказ господствующих классов капиталистического общества, буржуазные ученые, особенно из числа экономистов и социологов, прямо указывают на социальную обусловленность морали, при этом именно капиталистическую действительность они выдают за главную детерминанту морали. Это относится и к некоторым теологам. Например, американский теолог Дж. Флетчер в книгах «Ситуационная этика» и «Моральная ответственность» предлагал «ситуационное» принятие решений, т. е. применение тех или иных моральных предписаний в «контексте» действительности с допущением определенных «компромиссов», отказов от моральных максим либо ограничений их применения. Но что же должно служить основанием для каждого компромисса и каков должен быть его критерий? Теолог отвечает на эти вопросы однозначно: закон христианской любви и смирения. Стало быть, преодоление «автономии» морали достигается гетерономией, но в традиционном религиозном духе, а вовсе не в научно-социологическом плане.

В аспекте научной социологии ищет конструктивные решения английский ученый Р. Харроуд. В книге «Социология, мораль и тайна» он рассматривает проблемы морального сознания в качестве важной составной части предмета теоретической социологии, связывает моральное сознание с эмпирическим поведением, с причинностью социальных отношений, ибо, по его мнению, вопрос о правильном или неправильном в поведении может быть решен только посредством выяснения того, что произойдет, если все или многие в идентичной ситуации начнут поступать одинаково. Как видно, в данном случае все сводится к новому воспроизведению первой максимы категорического императива Канта, а дальше проблема размельчается до серии простых калькуляций ситуативной этики: о допустимости «лжи во спасение» и о пределах этой допустимости при компромиссном ограничении требования правдивости и т. п. Общей теории на уровне научной социологии здесь нет.

Нельзя признать удачной и попытку английского ученого Т. Уайзмена создать «социологию морали» на основе некоторых идей фрейдизма, хотя в книге «Корыстное побуждение. Исследование одержимости» автор создает «типологию корыстолюбия», т. е. рисует своеобразную галерею образов капиталистов в зависимости от их психологического отношения к деньгам.

Ограниченность подобных попыток раскрыть сущность морали, исходя из внешних, в том числе социальных, условий ее существования и функционирования, хорошо показал в книге «Мораль, философия и наука» австрийский этик И. Мадер. В разрабатываемой им теории морального действия он доказывает, что моральное сознание неотделимо от деятельности, что моральность есть определенный компонент структуры всякого действия, когда оно рассматривается в единстве моральной ценности его мотивов и результатов. Это верно, однако важно учесть авторское понимание сущности морали. Он трактует мораль как общее свойство человеческой деятельности, но саму социальную деятельность и марксистскую теорию деятельности понимает весьма узко. Так, он безосновательно утверждает, что марксистская социология морали якобы ограничивает понимание нравственности исключительно ее идеологической функцией — быть инструментом власти.

И. Мадер выступает также против марксистского положения об обусловленности нравственности социально-экономическими отношениями, приписывая марксизму-ленинизму наивную мысль о том, что с ликвидацией буржуазных общественных отношений мораль исчезает. Истина же состоит в том, что вместе с капиталистическими общественными отношениями в ходе социалистических революций исчезает не вообще мораль как форма общественного сознания, а специфическая форма ее — буржуазная классовая мораль. В теории моральной деятельности И. Мадер останавливается перед самым главным — последовательным применением принципа социального детерминизма, выяснением классово-исторической природы морали.

Мораль — сложное общественное явление, обладающее многообразными специфическими качествами (социальными, психологическими, познавательными и т. д.), выполняющее различные социальные функции. Поэтому в разных науках об обществе и личности — в социологии, этике, педагогике—даются различные определения нравственности в зависимости от того, какую ее сторону или социальную функцию полагают главной в конкретном исследовании.

Так, в наиболее общем определении с точки зрения решения основного вопроса философии в историческом материализме мораль предстает как форма общественного сознания, отражающая социальную действительность в виде специфических, классово и исторически обусловленных представлений о добре и зле, которые закрепляются в сознании людей в виде принципов, норм, идеалов, призванных регулировать поведение людей в целях сохранения и развития общества как целого. Здесь акцент делается на функции отражения действительности в моральном сознании.

Марксистская этика, которая на первый план выдвигает регулятивную и воспитательную функции нравственности, конкретизирует это определение, рассматривая мораль как специфическое средство нормативного регулирования совместной жизни людей в коллективах и социализации личности, как способ усвоения накопленного обществом (классом) социально-нравственного опыта.

Таким образом, в марксистско-ленинской философии, с одной стороны, утверждается общественная обусловленность морали, а с другой — указываются ее социальная регулятивная функция, цели и средства выполнения этой функции и, наконец, непосредственный объект регуляции — поведение людей. Но в то же время

Мораль здесь рассматривается и На ее идеальном уровне, т. е. как определенное свойство общественного и индивидуального сознания. И хотя в данном случае поведение учитывается, тем не менее вопрос о конкретном механизме взаимосвязи морального сознания и поведения, остается в науке открытым.

В связи с этим представляется целесообразным рассмотреть нравственность как определенную сторону или характеристику человеческой деятельности (поведения). Это соответствует распространенному взгляду на мораль как предмет этики. На вопрос «Что изучает этика?», заданный человеком, не искушенным в тонкостях философии, приходится давать упрощенный, но не лишенный истины ответ: «В общем этика — это наука о правильном (и неправильном) в поведении». Конечно, такой ответ, способный удовлетворить обыденное сознание, лишь приблизителен и не может удовлетворить аналитический ум философа. Последний вправе требовать дальнейшего разъяснения значения слов «поведение», «правильный» и т. д. Но именно из-за возникшей потребности дальнейших разъяснений упомянутый ответ может служить началом еще одного пути раскрытия социальной сущности морали, а именно рассмотрения нравственности как определенного свойства, стороны или характеристики человеческого поведения. Именно в этом направлении пойдут все последующие рассуждения в данной книге.

Поскольку деятельность людей включает в себя и деятельность их сознания, постольку в предлагаемом способе рассмотрения нравственности главный акцент делается на вопросе о взаимодействии поведения и морального сознания.

С тем, что мораль (или моральность) характеризует не только сознание, но и поведение людей, кажется, никто сейчас не спорит. Однако нельзя не признать, что нравственность как элемент поведения изучена и представлена (по крайней мере в этической литературе) весьма слабо в сравнении с моральным сознанием. Между тем вопрос о том, как мораль проявляет себя в поведении людей, в каких именно его сторонах и элементах, крайне важен для этики, да и не только для этики. Правильное теоретическое решение этого вопроса не только необходимо для организации продуманной системы нравственного воспитания, оно чрезвычайно важно и потому, что природа самого морального сознания, его свойства и внутренняя структура не могут быть поняты вне связи с поведением, его структурой и изменениями как в процессе индивидуального развития личности, так и в перспективе исторического развития общества.

Ставя и научно решая основной вопрос философии — о взаимоотношении материи и сознания, общественного бытия и общественного сознания, о познаваемости мира человеком, классики марксизма-ленинизма, как известно, противопоставляли сознание материальному бытию как следствие — причине, производное — первичному, отражение — отражаемому, справедливо оценивая всякое иное решение этого вопроса как умозрительную идеалистическую спекуляцию, противоречащую данным науки.

В то же время марксистская философия выступает против попыток доводить указанное противопоставление до степени метафизического абсолюта, т. е. представлять материю и дух, бытие и сознание как две не зависящие друг от друга области явлений. Концепции философского дуализма оцениваются марксизмом-ленинизмом как метафизический (антидиалектический) способ мышления. Действительно, сама постановка вопроса о взаимоотношениях материального и идеального и его решение в смысле первичности бытия и вторичности сознания предполагают в качестве необходимой предпосылки их связь — генетическую, причинно-следственную, отражательно-функциональную и т. д.

Подвергая в книге «Материализм и эмпириокритицизм» бескомпромиссной критике концепцию А. Богданова, который пытался отождествлять общественное бытие и общественное сознание, В. И. Ленин подчеркивал, что за пределами гносеологии «оперировать с противоположностью материи и духа, физического и психического, как с абсолютной противоположностью, было бы громадной ошибкой». Аналогичное положение мы находим и в «Философских тетрадях»: «Различие идеального от материального тоже не безусловно, не uberschwenglich (чрезмерно, преувеличенно, безмерно.— Ред.)».

Единство материального и идеального, объективного и субъективного особенно зримо выступает в человеке, как только он берется в качестве субъекта деятельности.

Основоположники марксизма-ленинизма подчеркивали деятельностно-практическую природу людей. В «Тезисах о Фейербахе» Маркс выдвигает требование рассматривать действительность не только как объект, но и как человеческую деятельность в виде общественной практики. Эта социальная действительность, или совокупность общественных отношений, по Марксу, и образует сущность человека. Общественные отношения формируют личность хотя и не прямо, а через деятельность, агентом которой выступает человек. Производственные отношения, писали Маркс и Энгельс, обусловливают определенный вид жизнедеятельности людей, их определенный образ жизни. «Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами». Образ жизни — это образ деятельности, и прежде всего трудовой, ибо что такое жизнь, если она не есть сознательная жизнедеятельность человека? Свободная сознательная деятельность, писал Маркс, и составляет родовую сущность человека. Вся история человечества, если ее брать в самом общем виде, есть не что иное, как совокупность и последовательность действий людей, которая разворачивается во времени и пространстве (в нашу эпоху уже не только на земле, но и в космическом пространстве). «История, I— определял Энгельс, — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека».

В человеческой деятельности независимо от того, берется она в рамках истории общества или в границах индивидуального развития личности, если ее рассматривать в целом, выступают в неразрывном диалектическом единстве материальные, объективные, общественные компоненты, с одной стороны, и духовные, субъективные, личностные — с другой, при несомненной первичности в ней материального, объективного начала.

Особенностью человеческой деятельности является, как известно, ее целенаправленность. Поэтому бессмысленно говорить о человеческом поведении вне связи с деятельностью сознания. Но поскольку последняя направлена на осуществление—через практическое действие — определенных изменений во внешнем предметном мире или в самом человеке, постольку так же не имеет смысла рассуждать о деятельности сознания вне связи с поступками людей, т. е. представлять сознание в виде автономной, замкнутой в себе системы пли структуры. Сознание включено в более широкую структуру — структуру человеческой деятельности и связано с нею необозримым множеством связей — причинных, отражательных, функциональных и т. п. Не может служить, исключением из этого правила и моральное сознание. Оно включено в поведение как его существенный элемент, и мораль в целом образует сторону или свойство человеческой деятельности.

Такое понимание нравственности как важной стороны человеческой деятельности не должно вести к упрощенно-вульгарному представлению об «объективности» морали в том смысле, в каком мы говорим об объективности материальных тел, процессов или действий. Во внешнем материальном выражении сами действия — это только действия (операции) и ничего больше. Но человеческие действия (поступки) обладают определенными свойствами, которые обнаруживаются тотчас, как толь-, ко эти действия начинают рассматриваться с точки зрения их значения для кого-либо или для чего-либо, в том числе с точки зрения их моральной ценности. Таким образом, мораль (или, точнее, моральность) есть, безусловно, не сама деятельность в ее субстанциональном предметном, процессном и т. д.) виде, а определенное свойство или сторона человеческой активности. Поскольку она необходимо связана с установлением значения каких-то действий, а это последнее может быть установлено только посредством сознания, постольку мораль, естественно, всегда включает в себя деятельность сознания, и нравственные отношения, несомненно, принадлежат к числу отношений, в которых объективное (общественное, классовое) содержание опосредовано деятельностью сознания. Нравственные отношения как факты действительности существуют в области социальной практики, причем, складываясь в конечном счете через сознание людей, они являются идеологическими, а не материальными отношениями.

Однако было бы ничем не оправданным ограничением предмета нашего исследования пытаться представить нравственность только с ее идеальной стороны, только в форме отражения социальной действительности в индивидуальном или коллективном моральном сознании. Социальность морали раскрывается через поступки людей, их поведение. Нравственные отношения — это прежде всего отношения между людьми, классами, государствами и лишь затем и в связи с первым — отношения между идеями. Так, мы ведем бескомпромиссную борьбу с идеологией антикоммунизма не только потому, что она ненаучна и противоположна нашей, но главным образом потому, что под знаменем этой идеологии международная реакция осуществляет определенные практические акции насилия, вплоть до военной агрессии, против миролюбивых народов. В этом главный вред и опасность идеологии антикоммунизма. Конечно, идеологические споры, борьба мировоззрений могут продолжаться и в будущем. Но совершенно очевидно, что идеологические расхождения не должны разрешаться посредством военных действий. Именно потому, что идеология мирового империализма оправдывает, а подчас прямо провоцирует акты международного разбоя, она безнравственна. Не по словесным декларациям, а по практическим делам судит человечество ныне о нравственном уровне политической идеологии тех или иных партий и правительств, о нравственной ценности их фактической деятельности. Тем самым нравственная сторона деятельности приобретает самое существенное значение.

Следует, таким образом, выяснить: какая именно сторона человеческой деятельности в целом может быть обозначена понятием «нравственность», каковы внутренние элементы ее структуры, как она связана с конкретным индивидуальным и коллективным поведением? Эти вопросы являются наиболее существенными при рассмотрении человеческой деятельности с точки зрения этики.