Загрузка...Марксистская материалистическая диалектика рассматривает явления действительности в их всесторонних взаимных связях и отношениях. Применяя этот методологический принцип к проблеме целей и средств, марксистская этика считает бессмысленным оценивать цели и средства независимо друг от друга, их надо брать в целостной системе «цель — средства», как они выступают в конкретных актах деятельности. Морально оценивать необходимо не просто средства и цель, а характер их ценностного отношения в той или иной конкретной деятельности: правовой, политической, воспитательной и т. п.
Другими словами, марксистская этика решает вопрос о соотношении цели и средств не формально и абстрактно, а конкретно и содержательно, путем раскрытия действительной диалектики их взаимосвязи в поведении индивида или группы. Если же вопрос ставится в отвлеченной форме — оправдывает или не оправдывает цель средства вообще,— то на этот вопрос невозможно ответить однозначно. В сущности оценивается каждый раз деятельность в единстве ее целей и средств, в ее конкретном содержании, устанавливается соотносительная ценность целей и средств. Цель может оправдывать средства или не оправдывать их в зависимости от того, какова цель, каковы средства, каков характер их связи в данном конкретном виде деятельности.
В самом деле: допустимы ли вообще в качестве средств насилие, принуждение, сокрытие правды, военные действия и т. д.? При такой постановке вопроса невозможен однозначный, категорический ответ. Требуется дальнейшая содержательная конкретизация вопросов: со стороны кого и против кого или чего применяется насилие? От кого и по каким причинам скрывается правда? Кому и по каким причинам оказывается вооруженное сопротивление? И так далее. Нравственно оправдано принуждение и наказание по отношению к субъектам, поведение которых опасно для окружающих людей, хотя репрессии — не лучшее средство воспитания. Мы справедливо считаем злом империалистическую агрессию, но полагаем морально оправданной и справедливой защиту от нее в форме ответных военных действий или национально-освободительную войну. В некоторых видах социальной, профессиональной деятельности считается допустимым и даже необходимым сокрытие правды о действительном состоянии дел, например врачом от больного, на войне от противника и т. п., хотя в неисчислимом множестве других случаев и ситуаций мы квалифицируем сокрытие правды как злонамеренную ложь, недопустимую в качестве средства к достижению цели.
Применяемый в марксистско-ленинской этике принцип конкретности при оценке целей, средств, как и вообще всех явлений социальной жизни, не имеет ничего общего с философско-этическим релятивизмом. Конкретная релятивность оценок не беспредельна и не произвольна, она имеет свои границы, которые налагаются на множество возможных оценок социальной необходимостью, вплоть до того, что некоторые средства приобретают статус безусловно обязательных для определенных целей. Таков, например, труд как средство существования человеческого рода и обретения личностью счастья, если под последним понимать всестороннее и свободное раскрытие ее Сущностных сил и потенций. В то же время некоторые средства представляются столь же безусловно недопустимыми для достижения какой бы то ни было цели, например ядерная война, которая может повлечь за собой тотальное уничтожение человеческого рода и тем самым полное аннулирование каких бы то ни было человеческих целей.
Это касается и таких средств, которые не имеют глобального значения, а применяются лишь в частных целях. Хотя выбор средств может оказаться весьма вариативным и относительным, но он не безграничен и не произволен, поскольку детерминирован социально и исторически. Как правильно пишут этики из ГДР, целеполагание и выбор средств в поведении не субъективно-произвольны, они обусловлены жизненными отношениями людей, подчиненными объективным общественным законам. Именно поэтому цели людей, несмотря на все их разнообразие в актах поведения, могут быть объяснены научно.
Все это касается внешней, объективной обусловленности выбора целей и применяемых для их осуществления средств внеморальными социальными факторами. Эти факторы находят свое отражение в разнообразных внутриморальных ограничителях произвола при выборе целей и средств — в виде специфических моральных требований к поведению, моральных норм и т. п. В нормах опосредованно выражается социальная необходимость, не допускающая произвольного выбора целей и средств и произвольной их оценки. Именно потому, что моральные нормы являются опосредующим звеном между объективной общественной необходимостью и частными конкретными поступками, в них находит свое выражение специфически-нравственная необходимость, накладывающая ограничения на мотивационную структуру поведения, на выбор целей и средств и на их оценку.
Наконец, что особенно важно отметить, цели и средства получают ту или иную моральную квалификацию в зависимости от того, с какими средствами (или целями) они соотносятся. Для примера рассмотрим некоторые возможные варианты ценностного соотношения цели и средств в единой системе.
Оправдывают ли хорошие, «добрые» средства заведомо дурную цель и тот поступок в целом, в котором они связаны воедино? По сути дела этот вопрос преобразуется в другой: возможны ли вообще нравственно положительные средства при дурной цели? Внешне как будто возможны: например, добросовестное ухаживание за больным родственником (с тайной целью получить наследство по завещанию). Однако поведение наследников, которое в данном случае стимулируется корыстными мотивами, взятое в целом, проникнуто лицемерием, а лицемерие и притворство никогда не считались нравственно положительными качествами людей. Короче говоря, низкая цель, выступающая мотивом поведения, снижает моральную ценность средств, даже если сами по себе эти средства не так уж плохи.
Или обратимся к классической формуле: оправдывает ли благая цель дурные средства? Выше уже говорилось о том, что на вопрос, поставленный в таком общем виде, однозначно ответить невозможно. Но он может быть, конкретизирован следующим образом: сохраняет ли цель свою «благость», если для ее достижения употребляются заведомо дурные средства? Исходя из предпосылки, что цель и средства находятся во взаимно обратимом ценностном отношении, на этот вопрос можно дать вполне определенный ответ: дурные средства снижают ценность цели (потому что они снижают общую ценность поведения), более того, они способны настолько извратить ее, что в конечном счете получается результат, далеко расходящийся с первоначальной благой целью.
К. Маркс писал, что «цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель». Более того, как подчеркивал Ф. Энгельс и как позднее доказывал Г. В. Плеханов, при дурных средствах цель в конечном счете окажется недостигнутой. Поэтому старое иезуитское правило «цель оправдывает средства», кроме всего прочего, нецелесообразно и в практическом смысле. Казалось бы, все это — элементарные истины, которые приобрели характер моральных аксиом. Однако и в наши дни есть немало политических деятелей и даже правительств, которые исповедуют старое иезуитское правило, не брезгуя никакими средствами, включая военную агрессию против малых стран, вероломное нарушение заключенных договоров, полное игнорирование мирового общественного мнения, решений ООН и других международных демократических организаций, политический террор вплоть до убийства из-за угла политических противников, если это выгодно для целей какой-либо империалистической группировки. Можно подумать, что великий сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин имел в виду именно таких политических деятелей, когда писал: «…в ту пору… промежду начальников такое правило было: стараться как можно больше вреда делать, а уж из сего само собой, впоследствии, польза произойдет». Но кроме зла и бед для миллионов честных людей из этого, как свидетельствуют нынешние события во многих «горячих» точках планеты, ничего другого не получается.
Великий русский писатель Ф. М. Достоевский, глубоко проникавший в глубины человеческой души, в некоторых своих романах доводил подобную противоречивую ситуацию до высшей степени остроты. В частности, это превосходно показано в знаменитом диспуте Ивана и Алексея Карамазовых, когда старший из братьев привел один «маленький пример»: смог бы он, Алексей, построить здание всеобщего благоденствия, положив в его основание слезы и страдания одного только невинно замученного ребенка? И младший решительно ответил: нет, не смог бы!
Допустим, это достаточно абстрактная коллизия, возникшая в разгоряченном мозгу больного Ивана Федоровича. Однако с подобной «порчей» благих целей из-за плохих средств, пусть выраженной не в столь концентрированной форме, приходится не так уж редко сталкиваться в повседневной жизни. Например, некоторые родители, желая обеспечить своему ребенку «счастливую жизнь», всячески холят и ублажают его, потакая всем его капризам. А в результате вырастает законченный эгоист, обреченный в будущем в силу своего эгоцентризма постоянно вступать в конфликт с окружающими. И напротив, некоторые родители с той же целью практикуют излишне суровое воспитание, а в результате получается не закаленный человек, а просто черствый и бездушный либо человек сломленный, с комплексом неполноценности и другими симптомами «несчастного сознания». Или пример из другой области: подчеркнуто резкий, прямолинейный педантизм неопытного руководителя, лишенного гибкости и человеческого понимания, может привести не к укреплению, а к развалу руководимого им коллектива.
Короче говоря, моральные качества и масштаб избираемых средств должны максимально соответствовать поставленной высокой цели.
В решениях последних съездов КПСС, в материалах майского и ноябрьского (1982 г.) Пленумов ЦК КПСС был сформулирован важный принцип социалистического управления народным хозяйством — принцип обязательного согласования промежуточных (частных, ведомственных) целей и целей конечных (общих, стратегических), принцип оценки работы по конечному результату. Этот принцип касается не только производства и управления, он имеет и более широкое значение. В человеческой деятельности постановка целей и выбор средств являются непрерывным процессом. В нем ближайшие цели, которые ставят перед собой люди, выступают после их осуществления средствами к достижению целей отдаленных, а те в свою очередь — средствами к целям еще более отдаленным и т. д. Это заставляет соотносить ситуативно избираемые средства, их ценность не только с ближайшей целью, но и с целями более отдаленными, в ином случае возможны серьезные просчеты в прогнозировании и планировании процесса, будь то развитие общества или личная жизнь индивида.
В своей жизни люди нередко совершают грубые ошибки именно из-за того, что оказываются не в состоянии четко определить линию поведения, последовательность ее целей и этапов их осуществления. Это может быть своеобразная болезнь житейской «близорукости» (если позволительна такая «оптическая» аналогия), когда поведение индивида целиком подчинено сиюминутным интересам и целям при отсутствии перспективных целей. У такого индивида, говорил А. С. Макаренко, нет «плана жизни», он, можно сказать, за деревьями не видит леса. В результате — отсутствие твердой жизненной позиции, разбросанность поступков, подверженность случайным влияниям. Поэтому Коммунистическая партия выдвигает в качестве одной из главных задач идейно-воспитательной работы формирование у всех советских людей активной жизненной позиции, сознательного отношения к общественному долгу, когда единство слова и дела становится задачей нравственного воспитания, нормой повседневного поведения.
Применяя ту же аналогию, можно сказать, что ничем не лучше и аберрация житейской «дальнозоркости», когда человек хорошо видит отдаленные, перспективные цели и не видит или недооценивает промежуточные, этапные цели, достижение которых необходимо как средство для получения важных конечных результатов. Еще древние иронизировали над мудрецом, который, устремив взор к звездам, не замечал ям и колдобин под ногами. Спотыкаясь на каждом шагу о «мелочи жизни», такой человек может разувериться в возможности достижения главной цели, разочароваться в своих планах, потерять чувство уверенности в себе, в своих силах, утратить активную жизненную позицию.
Иногда бывает полезно произвести чисто количественное соизмерение целей и средств. Очевидной истиной является необходимость соответствия избираемых средств масштабу поставленной цели. Значительная цель требует и средств соответствующей силы и эффективности. При всем том в общественной практике (экономической, политической и т. д.), в идеологической работе и в обыденном поведении индивидов можно наблюдать нарушения этого правила.
С одной стороны, это связано с тем, что предпринимаются попытки достигнуть грандиозной цели с явно недостаточными к тому средствами. К. Маркс называл карикатурными честолюбивые претензии Наполеона III, который намеревался возродить империю Наполеона Бонапарта, не обладая необходимыми для этого личными качествами, а главное — при отсутствии необходимых социально-исторических условий. В плане личной жизни подобные претензии, не подкрепленные достаточными средствами их осуществления, способны в конце концов вызвать у личности комплекс неполноценности и другие отрицательные следствия в духовно-нравственной жизни, внести серьезный диссонанс в ее самочувствие и поведение.
С другой стороны, досадные аномалии происходят вследствие того, что используются несоразмерно мощные средства для достижения ничтожной цели. Такова распространенная аберрация филистерского сознания и поведения, когда человек ради своих ничтожных, эгоистичных целей (личное обогащение и т. п.) прикладывает подчас гигантские усилия, достойные лучшего применения. Таков образ талантливого организатора производства и финансиста Каупервуда в трилогии Т. Драйзера. Или, допустим, образ «великого комбинатора» Остапа Бендера в известных романах И. Ильфа и Е. Петрова, трагедия которого состояла в том, что он употребил незаурядный ум и проявил невиданную энергию ради достижения мелкой цели, к тому же нереальной в условиях строившегося социализма.
В свое время Гегель основательно критиковал Канта и Фихте, которые полагали некое абсолютное добро в форме конечной цели — «сделать мир тем, чем он должен быть», в противоположность тому, каков он есть. Напротив, считал Гегель, долженствование или добро могут быть поняты лишь как «бесконечный прогресс осуществления добра», как свойство бесконечно продолжающейся человеческой деятельности. Абстрактное добро— цель — никогда не будет достигнуто, добро вечно осуществляется в мире, поэтому в каждом своем частном осуществлении оно неполно, относительно, обременено злом. Добро — не в самом себе, а в делании добра. Оно осуществляет себя как процесс снятия противоречия между добром и злом. Гегель выступал против попыток разделить добро и зло в зависимости от их носителя: добро — в субъективном сознании в виде нравственного закона, идеи долженствования, а зло — в эмпирической действительности, в «сущем» поведении людей. Если отвлечься от логической манеры рассуждений Гегеля, то по существу следует признать правильной его мысль о том, что деятельность есть действительно посредствующее, связующее звено между объективной действительностью («сущим») и субъективными целями («должным»), а «реализованная цель есть, таким образом, положенное единство субъективного и объективного». Эти мысли Гегеля об относительном характере добра и зла и об их единстве в реальной практической человеческой деятельности, о нравственном прогрессе как процессе снятия противоречия между добром и злом в человеческой деятельности раскрывают истинную диалектику взаимосвязи целей и действий (средств), помогающую правильно решать многие частные этические проблемы.
Основанная на научно-материалистическом мировоззрении, на принципах социального детерминизма и историзма, марксистско-ленинская этика отрицает существование абстрактного, абсолютного добра, так же как и наличие в мире абсолютного зла. Поэтому одно и то же средство может оказаться ценным или не ценным по отношению к возможным целям. Эта относительная ценность избираемых средств может быть представлена и по-другому: одна и та же цель может быть достигнута с помощью разных средств, неодинаковых по их моральной ценности. В таком случае субъект деятельности имеет возможность выбора средств, и он должен сделать (по крайней мере желательно, чтобы сделал) оптимальный в данной ситуации выбор. Оптимальное — значит такое средство, которое, достигая цели, само по себе является наибольшим добром или, что то же самое, наименьшим злом.
В истории этики это требование получило выражение в виде двух нормативных правил: правила «наибольшего добра» и правила «наименьшего зла». По сути дела они являются двумя сторонами одного и того же правила оптимального выбора средств: надо в каждом случае стремиться к тому, чтобы избираемое средство, обеспечивая достижение поставленной цели, было наименьшим злом, а тем самым, стало быть, по возможности и наибольшим добром. Так, труд есть источник всех создаваемых людьми материальных и духовных ценностей, и потому всякий труд заслуживает уважения, поскольку он уже добро, но будет, конечно, лучше и для индивида, и для общества, если данный индивид изберет для себя тот вид трудовой деятельности, который наиболее соответствует его способностям, интересам и наклонностям. Другой пример: то же самое правило, в его отрицательной формулировке («наименьшее зло»), легло в основу известного установления права о так называемой необходимой обороне. Защита от нападения — право каждого. Но поскольку при этом приходится предусматривать и ответное причинение зла обидчику, постольку право разрешает не какую угодно оборону, а оборону по принципу наименьшего зла.
Проблема оптимального выбора средств особенно остро стоит в политике, так как здесь выбор тех или иных средств затрагивает интересы больших масс людей, влечет те или иные последствия. Классики марксизма-ленинизма, формулируя принципы политической деятельности коммунистической партии, как известно, выступали против неразборчивости в средствах, против тех безнравственных приемов в политических отношениях, которые являются обычными в практике буржуазных политиков и партий. Политика, подчеркивал В. И. Ленин, должна быть нравственной. Гибель нравственная — «верный залог гибели политической».
В то же время основоположники научного коммунизма предостерегали трудящихся и их партии от излишней деликатности и щепетильности в борьбе с реакцией, когда последняя выступает против завоеваний революции с оружием в руках, прибегает к террору и репрессиям против народа. Как известно, в работе «Гражданская война во Франции» К. Маркс упрекал парижских коммунаров за то, что в самый ответственный момент, когда над Коммуной нависла смертельная опасность, они проявляли излишнюю деликатность по отношению к версальцам, осадившим Париж и учинившим кровавую расправу над революционными борцами после захвата города.
В. И. Ленин также говорил о законной ненависти к врагам революции. «Всякая революция,— подчеркивал он,— лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться…». Он считал необязательным отказываться от «вынужденных средств» по мотивам абстрактного осуждения «зла» и т. п., это — софистика. Н) В. И. Ленин требовал принципиальности, которая состоит в том, чтобы через вынужденные компромиссы уметь «провести верность своим принципам, своему классу, своей революционной задаче». Таким образом, в политике выбор средств, по В. И. Ленину, должен определяться не какой-то абстрактной моралью, а моралью революционного класса, которая выражает интересы подавляющего большинства трудящегося населения.
Опыт современного революционного процесса, трагедия Чили, где временно победила контрреволюция, вновь и вновь подтверждают вывод марксизма-ленинизма о возможности различных путей революции, в том числе мирного, когда для этого имеются необходимые условия. Но этот же опыт напоминает о том, что революция должна уметь защищать себя перед лицом контрреволюции, мировой реакции. Всякая временная победа контрреволюции, будучи реакцией по своему социально-политическому существу, в то же время аморальна и антигуманна, так как приносит с собой невиданные страдания миллионам трудящихся.
Напротив, социалистическая революция, строительство коммунизма соединяют в себе социально-политическую целесообразность с высшей гуманностью, потому что их конечной целью является благо всех людей. Коммунизм как положительное упразднение частной собственности и всех связанных с нею видов отчуждения человека, подчеркивал К. Маркс, есть тем самым подлинный гуманизм. В постановлении ЦК КПСС, посвященном 60-летию Великой Октябрьской социалистической революции, отмечается, что общество развитого социализма — это сегодня высшее достижение социального прогресса, это общество реального гуманизма; социализм, теперь уже на собственной основе, все больше раскрывает свою гуманистическую сущность. Тем самым в идеологии и практике коммунизма впервые в истории человечества достигается гармония целей и применяемых для их достижения средств.