До сих пор мы проводили примеры из жизни —- или из художественной литературы, которая служит непосредственным расширением нашего жизненного опыта. Но поскольку юмор — фундаментальное свойство психики, то он, естественно, может проявиться в любых видах художественного творчества, в том числе и в музыке.
В романсах М. Мусоргского «Семинарист» и «Червяк» юмор доступен самому неискушенному уху.
В «Картинках с выставки» Мусоргского, в «Карнавале животных» К. Сен-Санса также юмористическое звучание чувствуют даже люди, не имеющие никакой музыкальной подготовки. Несомненна ироническая окраска многих прокофьевских вещей.
При исполнении «Деревенской симфонии» Моцарта, когда в оркестре раздаются звуки, имитирующие пение петухов, на лицах слушателей возникают улыбки. А когда в «Празднествах Рима» Респиги контрабасы пытаются изобразить рычание львов, раздирающих христианских мучеников, слушатели скептически воспринимают эту выдумку композитора и откровенно смеются над ней.
В классической сонатно-симфонической форме, состоящей из четырех частей, третья часть называется «скерцо», что по-итальянски означает «шутка». (Название сохранилось, хотя ныне скерцо пишут не обязательно в шутливой манере.)
В изобразительном искусстве юмор проявляется преимущественно в жанровой живописи и в графике (карикатура и шарж). Шаржировать явление — значит отыскать его характерную смешную сторону и несколько выпятить ее, преувеличить. Иногда это трудно сделать в одном рисунке, поскольку он статичен и передает застывшее, остановленное действие. Поэтому художники прибегают к сериям рисунков-шаржей. Много юмора в работах Херлуфа Бидструпа; его карикатуры и шаржи содержат в себе глубокие художественные обобщения.
Когда в конце прошлого века руководитель печально известного Тамани-холла, запутавшись в жульнических махинациях, вынужден был бежать из США, его опознали в Европе благодаря карикатуре художника Т. Нэста. Потому что хорошая карикатура бывает точнее фотографии. Писатель Ю. Олеша утверждал, что «умение изображать наружность действующих лиц несколькими штрихами, кратко, мгновенно, разом, как это делают многие великие писатели, зависит в сильной степени от наличия у них как раз чувства юмора».
Многие специалисты по эстетике отрицают возможность юмора в архитектуре. Ленинградский филолог В. Я. Пропп, автор чрезвычайно интересного исследования проблем смешного, не согласен с этим. Он приводит случайно подслушанный на даче разговор:
«— Мальчик, где вы живете?
— Вот там за лесом такой смешной домик стоит, в нем мы и живем.
Дом оказался низеньким, на редкость нелепым по своим пропорциям».
В. Я. Пропп напоминает и о доме Собакевича, который производил комическое впечатление своим сходством с хозяином. На это, правда, можно возразить, что комическое впечатление связано с описанием этого дома, которое дал Гоголь, а не с восприятием самого строения.
Мне случилось наблюдать, как архитектор громко и от души хохотал над смешным, с его точки зрения, проектом здания, в котором нелепо сочетались архитектурные стили далеких эпох. Когда он показал проект коллеге и, видимо, единомышленнику, тот сразу же рассмеялся. Значит, «объективная основа комизма» существует и в архитектуре, и потому не исключена возможность для зодчих проявить свое чувство юмора в жанре «архитектурной пародии» — желательно в проектах и макетах, а не в «натуре», что было бы слишком грустно и накладно. (Впрочем, при постройке развлекательных детских избушек и целых городков архитектор имеет возможность выявить свое чувство юмора не только на бумаге.)