Загрузка...Поскольку чувство юмора — качество человеческой психики, то обладатель его может проявить это качество в любом виде деятельности, и всякие ограничения и запреты искусственны и условны. Другое дело, что не все виды деятельности располагают к юмору.
Ведь восприятие любой шутки связано с эмоциональным фоном: он создается не только содержанием самой шутки, но и всей содержательной областью, где развертывается ее действие, а также тем общим настроением, которое формируется повседневными занятиями и окружающей обстановкой.
Поэтому и говорят об уместности и неуместности шутки. Занятия, требующие высокого настроя души, плохо сопрягаются с юмором и смехом.
И. С. Тургенев рассказал в своих воспоминаниях, что когда художнику А. И. Иванову показали тетрадку очень удачных карикатур, он долго разглядывал их, а потом сказал: «Христос никогда не смеялся». Иванов в то время работал над картиной «Явление Христа народу». Видимо, карикатуры противоречили тому миру высокой душевной настроенности, в который погрузился художник.
Вообще в современном церковном обиходе (в отличие от языческого) нет места шуткам и смеху. В первом псалме Давида насмешники осуждаются наряду с безбожниками и грешниками.
Однако серьезность и смех вполне совместимы, и развитое чувство юмора присуще многим талантливым натурам. Гроссмейстер Эм. Ласкер считал, что юмор нередко присутствует в шахматной партии, в событиях на доске. Люди склонны приписывать шахматным фигурам человеческие чувства и амбиции, и потому, полагает Ласкер, «лексикон шахматной фигуры не так уж беден». Ей присущи «насмешка над противником, которому она загородила путь; смех — когда удается избежать ловушки, и даже просто острое словцо». Он приводит шахматную позицию, и в комментариях пишет—«слон лукаво улыбается», «слон улыбается», «слон хохочет».
По мнению В. Я. Проппа, все же существуют профессии, «лишающие ограниченных людей способности смеяться. Это в особенности те профессии, которые облекают человека некоторой долей власти… К сожалению, такие «агеласты» (то есть люди, не способные к смеху), часто встречаются в педагогическом мире». Их род занятий включает в себя обязанность поучать, указывать, вразумлять, а также решать, что правильно, а что неверно. Постоянная «дидактичность» в сочетании с некоторой долей власти сильно подавляет у них чувство юмора.
Недалекий редактор, привыкший одобрять и отвергать рукописи и давать авторам директивные указания, со временем может преисполниться ощущения глубокой важности собственной персоны и собственных суждений, и у него притупляется восприятие смешного. Это относится и к эскулапам, которые твердо знают, что полезно, а что вредно, непоколебимо верят в непререкаемую мудрость учебников и потому «не имеют оснований не доверять собственному авторитету». Иногда туго воспринимают шутку озабоченные своим авторитетом преподаватели второстепенных, непрофилирующих дисциплин в высших учебных заведениях; они подозрительно относятся к юмору, опасаясь насмешек.
Настороженное отношение к шутке — не редкость. В старинной студенческой песне Gaudeamus есть строки
Pereat tristitia,
Pereat osores,
Atque irrisores.
В переводе с латыни это означает:
Да сгинет печаль,
Да сгинут ненавистники
И насмешники.
Откуда же столь недоброжелательное отношение к насмешникам в студенческой, то есть молодежной, песне? Ф. Ларошфуко писал, что «насмешливость — одно из самых привлекательных, равно как самых опасных свойств ума. Остроумная насмешка неизменно забавляет людей, но так же неизменно они побаиваются того, кто слишком часто к пей прибегает». Видимо, нужна мера и в этом.
Нередко люди с насмешливо-ироническим складом ума усваивают в общении топ легкого дружеского подтрунивания, постоянного шутливого «подковыривания». При этом предполагается, что обе стороны обладают чувством юмора и потому не принимают насмешек всерьез и не обижаются друг на друга. Но если партнер подхватывает брошенную ему перчатку, «настраивается на ту же волну» и отвечает тем же, то нередко инициатор этого тона, не сомневавшийся в своем чувстве юмора, оказывается неспособен спокойно и добродушно встретить «ответные выстрелы». Его хватает лишь на то, чтобы весело и не всегда беззлобно вышучивать ближних. Но тот же самый тон подтрунивания, неожиданно обращенный против него самого, вызывает неудовольствие и раздражение. Вообще при переоценке собственного чувства юмора человек легко попадает в глупое положение.
Ведь юмор выступает не только в роли «амортизатора», не только как средство психологической защиты. По мнению К. Чапека, «шутка — это и нападение, и оборона, и проявление превосходства, и оружие слабого».
Юмор как оружие нападения занимает немалое место в современной социальной жизни. Отношение дружеской взаимопомощи и товарищеского сотрудничества воцарились далеко не на всей планете. Интересы людей и классов противоречивы и приводят к ожесточенной борьбе. Высмеять противника, поразить его шуткой — что может быть более действенным!
Зачастую оратору удается завоевать аудиторию не только силой аргументов, но и искрящимся юмором, с помощью которого можно обесценить все хитроумные доводы противников, не затрачивая на них ни времени, ни сил. Вот что писал об этом Ф. Энгельс:
«…Одни лишь крепкие выражения не всегда придают достаточную силу языку и при постоянном повторении одних и тех же выражений, вроде негодяи и т. п., их эффект слабеет… желательно было бы прибегнуть к другому средству, которое обеспечило бы силу и выразительность и без крепких слов. И такое средство существует: оно заключается в преимущественном использовании иронии, насмешки, сарказма, которые уязвляют противника больнее, чем самые грубые слова возмущения»
Это указание Ф. Энгельса было взято на вооружение марксистской публицистикой; его подробно развил А. В. Луначарский:
«Смех наносит болезненные удары противнику, заставляет его терять уверенность в своих силах и, во всяком случае, делает в глазах свидетелей очевидным бессилие противника… Сарказм заключается в том, чтобы унизить противника путем превращения того, что он считает серьезным, в ничтожное… Когда такой, вольтеровского типа, смех направляется на то, что было окружено фимиамом,— действие смеха оказывается настолько сильным, что вряд ли с ним может сравниться другое полемическое оружие».