Загрузка...Первая фаза сценария побоев, которую Л. Уокер называет фазой нарастания напряжения, характеризуется незначительными эпизодами физического насилия, наличие которых либо отрицается женщиной, либо оставляется ею без внимания, чтобы не провоцировать партнера на дальнейшие нападки: Она может стать заботливой, уступчивой, ловя каждый его вздох; или же может просто постараться не попадаться ему на глаза. Она дает своему партнеру понять, что она признает за ним право направлять свою агрессию против нее. Она вовсе не считает наказание необходимым; просто она полагает, что ее действия могут предотвратить дальнейшую эскалацию конфликта. <…> Ее не интересует истинное положение вещей, она лишь отчаянно хочет, чтобы он больше не причинял ей боль. Чтобы справиться со своей ролью, она не должна позволить себе рассердиться на своего обидчика. Она прибегает к самой распространенной психологической защите, именно той, которую психологи называют «отрицанием». Она убеждает сама себя в том, что не злится на него за причиненную ей душевную или физическую боль. Она оправдывает его действия тем, что она якобы на самом деле заслуживает такого обращения, часто идентифицируя себя с теми необоснованными обвинениями, которые выдвигает ее партнер (Walker, 1976: 56).
Этот пассаж, каких множество в книге Л. Уокер, являет собой попытку выдать наблюдение за объяснение. Предполагается, что читатель, руководствуясь здравым смыслом, сможет сам разобраться в этих ситуациях, настолько очевидных, что они не требуют пояснений. Например, Л. Уокер представляет терпимость жертвы к насилию как совершенно нормальное явление. Она не придает значения крайним проявлением психопатологии со стороны жертвы, заявляя, что отрицание является защитным механизмом, привычным для большинства людей. Возникает вопрос: а какова же мотивация жертвы в таком отрицании? Возможно, в отрицании как таковом нет ничего необычного, но тогда почему же избитая женщина отрицает, что ее третирует мужчина, который якобы любит ее? На самом деле, какая мотивация стоит за «ложной аргументацией», принимаемой женщиной, когда она соглашается с тем, что ее стряпня никуда не годится? В основании такого поведения лежит мощная мотивация, которая нуждается в объяснении. Упрощенный психологический анализ большинства ситуаций, которые рассматривает Л. Уокер, сводится к констатации страха, испытываемого жертвой по отношению к обидчику. Такой упрощенный тезис не может претендовать на серьезное объяснение поведения, характеризующего самую первую фазу цикла побоев. Если страх является мотивацией, почему тогда жертва отрицает факт насилия? Почему жертва остается с обидчиком после первого инцидента?
Если мы рассмотрим эту фазу с точки зрения Фейрбейрна, то мы получим более детальный анализ мотивации и динамики поведения как жертвы, так и агрессора. Этой фазе присущи оба защитных механизма, расщепление и моральная защита, применяемые женщиной для поддержания своего надеющегося Я в активном состоянии, несмотря на крайне неприязненное отношение к ней со стороны партнера. Таким образом, женщина пытается не терять оптимизма и считать своего партнера возбуждающим объектом, даже когда он причиняет ей боль. Ее муж или партнер, в свою очередь, воспринимает ее с позиции своего раненого Я, и ему она кажется отталкивающим объектом. Такое случается, когда мужчина воображает, будто партнерша игнорирует его инфантильные невысказанные потребности. Может быть, его расстроили на работе, а он не мог высказать свои эмоции в лицо начальнику. Его низкая толерантность к раздражителям заставляет искать выхода внутренней напряженности, и тогда зависимый партнер становится легкой мишенью, в которую можно разрядить накопившуюся злость.
У женщины есть мотивация принять наказание — она хочет остаться в своем надеющемся Я, но не из-за страха перед физическим насилием, как утверждает Л. Уокер, а из-за крайней зависимости от партнера. Теряя его, она утрачивает стабилизирующий объект своего недоразвитого Эго, неуклонно приближаясь к коллапсу самосознания. Эта мощная мотивация заставляет ее сдерживать закипающую внутри нее ярость. Злость и враждебность, вызванные нынешним инцидентом, а также память обо всех предыдущих отщепляются и сажаются под замок во временно подавленном раненом Я. Механизм расщепления объясняет сверхъестественную способность женщин бесконечно терпеть побои от своих партнеров, которые уже не раз причиняли им мучения. Необходимо заметить, что поведение жертвы находится на грани возможного, в то время как, по мнению Л. Уокер, это вполне в порядке вещей. Способность жертвы оставаться в своем надеющемся Я, несмотря на печальную подноготную, является результатом труднообъяснимого и невероятно мощного механизма психологической защиты. Жертве удается удерживать память о прошлом за пределами сознания. Она продолжает считать своего партнера возбуждающим объектом, питая надежду, что любовь, дремлющая в его сердце, вспыхнет вновь, если она будет хорошо себя вести. Поддерживать себя в состоянии надеющегося Я и при этом терпеть постоянные оскорбления от партнера -все это дорого обходится женщине, испытывающей огромную психологическую нагрузку на первой стадии развития сценария побоев. Упорное стремление жертвы оставаться в своей надеющейся ипостаси — это отголоски детства, когда обделенный ребенок, прибегая домой после школы, снова и снова рассматривал поздравительную открытку, подаренную матерью много лет назад. Неважно, ребенок ты или взрослый, ты стремишься оставаться в пределах надеющегося Я, чтобы сохранить отношения с отталкивающим объектом.
Мотивация женщины в подобном случае доходит до крайности. Как заметила Э. Армстронг-Перлман, потеря объекта воспринимается как катастрофа, которая может, в принципе, привести к распаду личности, поэтому женщина вынуждена искать спасения в расщеплении и моральной защите, чтобы сохранить связь с партнером в данной фазе цикла насилия. Моральная защита служит для нахождения оправдания ее зависимости от жестокого, раздраженного и неуступчивого партнера. Она скрывается от «плохой» реальности, выбирая для этого точно ту же тактику, что и избиваемые и брошенные дети, за которыми наблюдал в приюте Фейрбейрн. Моральная защита дает несчастным детям и избитым женам иллюзию контроля над ситуацией. Взрослая женщина, ставшая жертвой побоев, может убеждать себя, что если бы она приготовила более изысканный ужин, то ее муж не разозлился бы и не стал в бешенстве опрокидывать обеденный стол. Моральная защита помогает женщине поверить, что ее партнер ведет себя относительно нормально, поскольку такая позиция отлично согласуется с убежденностью в собственном «моральном» несовершенстве и заслуженности наказания. Таким образом, «плохое поведение» агрессора принимается жертвой как должное, и он уже не выглядит настолько «плохим», как можно было бы заключить из его поведения.
Аналогичное поведение на первой стадии цикла насилия я наблюдал и у преступников-подростков, которым приходилось подавлять свою агрессию по отношению к отцу — жестокому, но крайне необходимому. Меня попросили провести психологическую экспертизу нескольких мальчиков-подростков, арестованных за довольно серьезные правонарушения, включая неспровоцированные нападения на полицейских. Некоторое время спустя эти молодые люди были отпущены на поруки под залог и направлены ко мне для прохождения психотерапии. Как мне удалось выяснить во время наших бесед, отцы этих юношей регулярно подвергали их телесным наказаниям. Зачастую, получив оплеуху или пинок от своего не обремененного интеллектом и хорошими манерами отца, мальчик замирал на месте, не в силах оказать ему сопротивление, потому что его всеохватывающая зависимость не позволяла ему применить силу против отца. Такие мальчики с легкостью принимали роль жертв, боясь быть исключенными из семьи. Кроме того, они боялись потерять отца, который до сих пор формировал их самосознание (несмотря на то, что формировал его в самом негативном свете), да и страх в одиночку столкнуться лицом к лицу с реальным миром был слишком велик. Их отцы были откровенно «плохими» объектами, потому что они причиняли физическую боль. Но, как всегда бывает с плохими объектами, отцы иногда подавали некоторые надежды, поощряли и демонстрировали одобрение. Многие сыновья вместе с отцами были заняты в семейном бизнесе, и самоидентификация этих подростков с определенной сферой бизнеса составляла некое подобие каркаса для их убогой внутренней организации.
В ходе изучения отношений между сыновьями и матерями мне удалось выяснить, что матери оказывались еще более несчастными объектами, чем отцы, поскольку были крайне инертны и совершенно не занимались детьми. Их инертность превращала их в «пустой» объект, неспособный удовлетворять потребности сыновей на этапе формировании личности. Единственным спасением от урагана внутреннего напряжения эти юноши находили в выплескивании ничем не обоснованной ярости на представителей власти, в особенности на полицейских. Такие выходки служили выходом накопившейся ярости, направленной на символический образ, напоминающий родителя, что позволяло сохранять отношения с реальным и таким необходимым отцом. Если бы они позволили себе непосредственную агрессию по отношению к отцу, они бы оказались навечно изгнанными из семьи. Параллели можно найти в книге Л. Уокер, и не только касательно подавления агрессии по отношению к непосредственному обидчику на первой стадии развития конфликта, но и в разрядке негативных эмоций в адрес «безопасных» объектов, например полиции, когда конфликт уже набрал обороты. По мере того, как цикл насилия движется к своей кульминации, агрессор все чаще ощущает потребность в разрядке, диктуемую его вырвавшимся из-под контроля раненым Я: В его издевательствах — все больше яда, его обвинительные речи — все продолжительнее и злее. Он все чаще старается причинить боль, с каждым разом труднее забывать обиду. <…> Он неотступно следует за ней, не оставляя ей ни малейшей возможности побыть одной. Напряженность между ними становится невыносимой (Walker, 1979:59).
Это красочное описание окончания первой фазы цикла насилия требует некоторых разъяснений. Почему многие мужчины ведут себя именно так? Ленор Уокер не дает никаких объяснений. Как я уже отмечал, модель, предлагаемая Л. Уокер, не предполагает нестатистических внутренних объяснений поведению, которое она наблюдает в мужчинах. По ее мнению, мужчины поступают так не из-за недополученной в детстве материнской любви и заботы — ведь она сняла с женщин ответственность за развитие их детей. Поведение жертв насилия точно так же загадочно, поскольку концепция зависимости, сложные защитные механизмы, недоразвитое самосознание и частичные Я неприменимы в качестве объяснений в рамках теории научения. Единственное рациональное объяснение поведению жертвы, предлагаемое Л. Уокер, — это страх физической расправы: Они придумывают для него оправдания, прощают его грубое поведение и часто отталкивают тех, кто любит их и может помочь. Некоторые женщины рвут отношения с родителями, сестрами, братьями, часто с детьми, потому что опасаются, что те могут расстроить тирана и сами от него пострадать (Walker, 1979:58). У читателя найдется другое, лучшее объяснение поведению жертвы, чем может предложить Л. Уокер. Жертва насилия сама желает разрыва отношений с семьей, потому что ее сестры, братья и родители не являются тем психологическим фундаментом, выбранным неосознанно, на котором зиждется хрупкая конструкция ее Эго. Как станет очевидно из дальнейшего повествования, Л. Уокер, сама того не желая, представляет доказательство данной точки зрения. Если бы жертва действительно боялась только насилия, не беря в расчет те интрапсихические факторы, которые я перечислил выше, она бы рассталась с обидчиком сразу же после первого конфликта с применением силы. На самом деле, жертву намного сильнее пугает катастрофа, которая может случиться с ней в случае разрыва с обидчиком.