У покинутого или обиженного ребенка формируется весьма шаткая структура «хорошего» Я, которой недостает должного базиса в виде одобрения и поддержки со стороны «хорошего» родителя в процессе развития личности. Эти обрывочные воспоминания не продуцируют стойкого ощущения своей «хорошести». Если родитель необоснованно жесток, несет негативные эмоции или же просто отсутствует, он тем самым предоставляет большой простор для формирования мощного плохого Я. Такая самооценка сливается с эмоциональным представлением о себе, которое ребенок составляет на основании реакции матери, отказывающей ребенку в удовлетворении потребностей, соразмерных его возрасту, возможно, пренебрегающей общением с ним или жесткого с ним обходящейся. Такая травмированная самооценка (до сих пор я называл ее «плохим» Я) довлеет над ребенком, подвергающимся жестокому обращению со стороны родителей; Фейрбейрн назвал ее «антили-бидное Эго». Я же буду именовать это состояние раненым Я, чтобы не путать понятие Эго и Я.
Раненое Я переполнено горечью обид, цинизмом, саморазру-шающей ненавистью, и — как ни парадоксально — уважением к отвергающим «полуличностям» отца или матери. Раненое Я — это самоощущение, пробуждающееся и действующее при нападках, критике со стороны родителей и при отделении от них. Раненое Я воспринимает эти атаки очень серьезно, формируя у ребенка страх и уважение к отвергающей/злобной части личности матери или отца. Я приведу случай моей пациентки Дженифер, на котором я проиллюстрирую и раненое Я, и внезапность включения защиты-расщепления. Из этой беседы становится ясно, что невозможно рассматривать ни одну из «половинок» Я, не рассматривая параллельно механизм расщепления.
Двадцать лет назад я начал работать с одной из моих самых первых пациенток, Дженифер, которую мать выгнала из дома за употребление наркотиков. Она жила вместе с тремя такими же подростками из неблагополучных семей, которые объединились в некое подобие семьи, и все четверо собирались окончить среднюю школу. Их истории были очень схожи, все они испытывали трудности с самоконтролем, что выражалось в разных формах вызывающего поведения, включая промискуитет, пьянство и мелкое воровство в магазинах. Во время психотерапевтических сеансов Дженифер описывала свою мать как порочную, злобную параноичку, выдумавшую, будто она сотрудничает с государственной полицией в качестве тайного осведомителя. Несмотря на то, что именно по воле матери Дженифер была вынуждена покинуть родной дом, мать настаивала на том, чтобы дочь присутствовала на всех семейных мероприятиях, потому что родственникам не положено было знать об ее изгнании. Естественно, Дженифер наотрез отказывалась возвращаться, и тогда мать изобрела план, гарантировавший явку дочери на очередное семейное сборище. Она выбирала какую-нибудь дорогую для Дженифер вещь, оставшуюся в доме, и угрожала уничтожить ее, если Дженифер не явится в назначенный срок. Однажды, когда Дженифер все таки опоздала, она к своему ужасу обнаружила, что ее любимая куртка была изрезана на куски и развешана на кустах возле дома. За пять сеансов мы с Дженифер сошлись но мнении, что ее мать на самом деле была кошмарным существом. На шестой сеанс Дженифер прибыла одетой весьма консервативно, в отличие от предыдущих наших встреч, и сообщила мне, что возвращается домой к «любящей» маме. Я подумал, что она шутит, и позволил себе неприятное и циничное замечание по поводу любви ее матери. Ее лицо исказилось от ярости, она в грубой форме выругала меня за такие ужасные высказывания и заявила, очень громко и четко: «Кровь гуще воды». Я был поражен и спросил ее, что же случилось с достигнутой ранее точкой зрения на поведение матери. Она только рукой махнула, объяснив все сказанное ранее обидой на мать, на то, как та вела себя в прошлом, но, мол, теперь они помирились и она собирается вернуться домой. Чем больше я задавал вопросов, пытаясь прояснить для себя такой невероятный поворот событий, тем больше злилась Дженифер, заявляя, что она не помнит толком ничего из того, о чем мы говорили на наших предыдущих сеансах. Мне казалось, что я разговариваю с совершенно другим человеком — в таких случаях многие неопытные психологи путают защиту-расщепление с расщеплением личности. В конце концов, мое нежелание принимать ее новую позицию и мой негативный настрой по отношению к ее матери утомили Дженифер, и она в гневе покинула мой кабинет.
Поведение Дженифер является классическим примером расщепления; в ее внутреннем мире хранилось два абсолютно разных образа матери (хотя надвое может быть расщеплен любой объект), и эти образы по своему содержанию были почти противоположны, внезапно сменяя друг друга. Расщепление позволяло Дженифер сохранять привязанность к матери, при этом теряя целостность собственного Эго. Одна половина Эго (раненое Я) осознавало враждебность и подлость матери, а другая, совершенно независимая половина (надеющееся Я) игнорировала действительность. Точка зрения этой второй, далекой от реальности половины была противоположна мнению первой половины. Вторая верила в то, что мать любит ее. Внезапно наступающее доминирование второй половины Эго при одновременном угнетении первой половины позволяло ей без малейших опасений возвращаться к матери, в которой она так сильно нуждалась.
Расщепление является очень мощным защитным механизмом, возвращающим взрослого человека в эмоциональное состояние, свойственное в основном только детям. Кроме того, оно изменяет восприятие действительности и искажает ранее существовавшие установки и отношения между партнерами. Так, до внезапно наступившего расщепления, мы с Дженифер выработали ряд мнений о ее отношениях с матерью. Мы пришли к выводу, что ее мать обращалась с ней крайне жестоко и что она (Дженифер) по сути своей является хорошим человеком, в воспитании которого были допущены ужасные ошибки. После того, как она применила защиту-расщепление, ее раненое Я было подавлено, делая невозможной здравую и объективную оценку действий своей матери. Вырабо тайное нами понимание ее отношений с матерью было враз потеряно. Те люди, которые отщепляют одно состояние Эго и заменяют его другим, моментально становятся «слепыми и глухими» к реальности, которую они воспринимали всего минуту или, может быть, час назад. Поэтому общение с людьми, склонными к использованию защиты-расщепления, как правило, представляется задачей непростой из-за непредсказуемости их поведения. Стоило мне напомнить Дженифер о тех чертах ее матери, которые мы договорились считать негативными, она рассердилась на меня, потому что теперь она не считала эти негативные инциденты такими уж значительными.