«ЖАБА ТЕБЕ В РОТ»,»ФИГА В КАРМАНЕ» И ДРУГИЕ СПОСОБЫ ОТВЕТИТЬ НА ПОХВАЛУ»

Мы, воспитанные в городской культуре, где сглазом балуются завистники, а похвала родных и близких всегда желанна, при обнаружении такой близкой опасности недоумевали. В городской культуре родственники имеют своего рода алиби: они по определению не могут завидовать и наносить порчу, так как не могут желать зла. Сердце матери, а также бабушки, дедушки и прочих близких родственников априори чисто для ребенка. Как же устроено деревенское мировоззрение, если вред может нанести чистый сердцем? Для того чтобы в этом разобраться, рассмотрим ситуации «магической агрессии» подробнее. Можно выделить две формы оприкоса — невербальную и вербальную. Невербальные формы характеризуются ментальной активностью агрессора — «одумать» или его визуальной активностью — «посмотреть». Причем «посмотреть» во многих случаях равняется «подумать»:

Да-да. Подумает он, посмотрит — «вот, какая!» (ФА СПбГУ, DTxt07-156_Arch-Mez_07-07-14) .

Обычно когда на народ маленького ребёнка выводят вот что в людное место куда-нибудь, чтоб как… не одумали, ничего не сказали ( ФА СПбГУ, DTxt07-055 Arch-Mez_07-07-16) .

Оприкос вызывается особым взглядом-думой, смысл такой «думы» — восхищение. «Вот какая!»: какая хорошая, красивая, здоровая и т. д. Но может действовать и сам взгляд, без особой «думы», если он «темный» или недобрый. На потенциальную вредоносность человека указывают или невербально (булавками, костюмом — вывернутой наизнанку кофтой, выбором места беседы — беседой на пороге, избеганием взгляда), или вербально — прямым обвинением в нанесенном или возможном вреде.

Не то что специально, что я тебя оговорю. И другие,  если встретил, не думаешь ничего, а встретишь на улице или где ли, может быть, в дверях или чего ли, и вот может тоже — «какая встреча», если кого не знаешь, «какая встреча», а потом: «Ой, девка, я с тобой встретилася — так мене худо было дак» (ФА СПбГУ, DTxt20a-74_Vol-Vash_98-07-09).

Вербальная форма оприкоса выражается речевым действием «хвалить»:

Даже некоторы вслух говорят, понимать, «Ой, какой у тебя ребёночек красивенький какой» — любуемся, как вот вечно говорим мы — «весь там в папушку ли, в мамушку сынок». Ну и потом ушли, туда-сюда, и вот ребёнок на следующие две ночи плачет и плачет, и ничем его не успокоишь тут — ни титьки, ни соски, ничё. Ну и сама поймёшь, почему орет (ФА СПбГУ, DTxt07-156_Arch-Mez_07-07-14). <Получается, что ребёнка вообще нельзя хвалить, потому что кто угодно может его сглазить?> Получается, что так. <Ну а как так? То есть можно сказать ребёнку: «Какой ты хорошенький» — и можно сглазить?> И можно сглазить (ФА СПбГУ, DTxt20-29_Arch-Mez_07-07-26).

По словам одной из наших собеседниц, «хорошие» слова «оборачиваются»:

Вроде человек приходил — вроде всё по-хорошему… Эти добрые слова все оборачиваются, видишь. Раньше в старо время вообще детей не показывали. Там, до определенного возраста, там, до года или докуда ли, знашь. Нельзя было. Никому не показывай, никому ничего, там (ФА СПбГУ, DTxt07-156_Arch-Mez_07-€7-14) . Особое внимание в рассказах об оприкосах придается междометию «ой!» (запрету ойкать), существует так же глагол «обойкать», синоним глаголов «сглазить», «оприкосить»:

…ойкать: «ой, ой, ой». Это слово считается плохим. Я это не от одной бабульки слышала, что если ойкаешь — ой, ой, ой, ой! — какое-то недобро её несет, что именно — не говорит, не объясняет.

<То есть когда говорят: «Ой, детки, ой!» — зто нехорошо?>

Считается, что нехорошо. Например, я это от нескольких слышала. От Александры Алексеевны, от своей другой бабушки — Евдокии Петровны. Хотя она очень любила ойкать, тем не менее всегда говорила, что слово плохое. И вот от кого-то еще, где-то, несколько раз доводилось это слышать(ФА СПбГУ, DTxt20-170_Vol-Bel_02-05-03) . Междометие «ой!» (выражение удивления) служит маркером неожиданной похвалы, оно устойчиво организует прямую речь «агрессора». В рассказе об оприкосе мы легко опознаем такую речь:

И озык вот зто что, ну вот посмотрят, придут, что надо младенца посмотреть. Кто-то поахает, поохает: «Ой, какой,- говорит, — там всё». А после этих посещений ребёнок начинает себя плохо чувствовать, как бы нервничает, беспокоится что-то, что озычали его (ФА СПбГУ, DTxt1O 20_Vol-Kir_06-07-13). Чем более мы задумывались над тем, что небезопасно для деревенского ребенка, тем непонятнее становилось, каким образом родители тут общаются со своими маленькими детьми. Хвалить их нельзя, ойкать нельзя и просто смотреть на них нельзя. Посторонним лучше детей не показывать, да и сама мать может навредить ребенку, порадовавшись тому, что он хорош. Пришлось расспрашивать местных жителей о том, как общаться с ребенком, чтобы его не оприкосить. Нам было предложено несколько верных способов «защиты» взрослых от нечаянного нанесения вреда детям и «защиты» детей от желающих с ними пообщаться взрослых. Первый состоит в следующем. Перед тем как зайти к ребенку, следует взять щепку или спичку в рот, чтобы случайно не сглазить:

Потом стала ругаться на него, говорю: «Дак ты хоть к ребенку-то подходишь, возьми в рот чего-нибудь!»

<В рот надо что-то взять?>

Ну да, спичку или что-нибудь такое.

Да.

<Спичку? Почему спичку?>

Или что-нибудь такое. В рот взять. <А еще что?>

Или щепинку какую-нибудь. <Щепинку?>

Ну вот. После-то ничего, не жаловались. То жалуются и всё! «Вот Сашка посмотрел опять у меня парня!» <Смеется.>

<А он щепку-то берет, дак говорить-то можно все равно что?>

Дак говорить-то говори…

Не выпадет, не беспокойся (ФА СПбГУ, DTxt07 164_Arch-Mez_07-07-23).

Когда смотрят младенца, дак спичку ложат в рот (ФА СПбГУ, DTxt 20 25_ Arch-Mez_07-07-14).

Такая тактика предохранения от сглаза не требует никаких специальных слов и физических действий. Человек, который хочет подойти к ребенку, должен защитить его от своей же возможной магической агрессии молчанием: сложно «ойкать» со спичкой во рту. Причем молчание зто в прямом смысле очевидно. Входит в дом человек, молчит, во рту у него щепка — значит, обвинить его в сглазе будет затруднительно. Таким образом посетитель защищается от обвинения в оприкосе: с тех пор как муж стал подходить к детям со спичкой во рту, жене перестали жаловаться на его «оприкосливость». Видимо, угроза нанести неосознанный вред и быть в нем обвиненным столь невыносима, что проще самому заранее признать, что ты на такое способен, и разговаривать со спичкой во рту.

Другой вариант нейтрализации собственной нечаянной магической агрессии — использование вербальной формулы «Чур черных, чур белых, чур своих, чур чужих, чур меня и есть» в сочетании с плеванием. «Очуривание» вслух самого себя также должно обезопасить и от вреда, и от будущего обвинения в сглазе. И всё время надо говорить: «Чур чёрных, чур белых, чур своих, чур чужих, чур меня и есть» <сплёвывает три раза> в лицо (Там же) . (Собеседница говорит эти слова тихо и быстрее обычного.) Мне раньше мама всё говорила, ведь иногда и скажешь ребёнку: «Ой ты, хорошенькой какой, какой ты у меня любый и всё». Дак она всё говорила, ой, всё приговаривала: «Чур чёрных, чур белых, чур своих, чур чужих, чур меня есть». Вот. Чур чёрных, чур белых, чур своих, и чур чужих, и чур меня есть. И саму себя как очуриваешь. Вот. И всё (ФА СПбГУ. DTxt 20-28_ Агсh-Mez_07-07-19). Первый и второй способы — варианты самоконтроля и защиты себя от обвинений во вредоносности. Последующие представляют собой варианты защиты от уже распознанной агрессии. Эти действия совершают не потенциальные исполнители сглаза, но те, кто определяет ситуацию как вредоносную. При непосредственной угрозе оприкоса (похвале, ойканье, подозрительном смотрении и думе) защитнику нужно постучать костяшками пальцев друг об друга и сказать: «Тьфу тебя» или зачурить ребенка и помыть его. Я вот говорю, вот вам встретится там: «О, какая ты хорошая, красивая» — ты так <стучит костяшками> — «Тьфу тебя», — скажи. И вот так кулачками постучи. Это я тебе как пинежская бабка говорю. <Все, будем теперь знать.> И булавки везде налепите(ФА СПбГУ, DTxt07-151 Arch-Mez_07-07-08) . Обычно когда на народ маленького ребёнка выводят (вот, в людное место куда-нибудь), чтоб не одумали, ничего не сказали — мне вот тоже Фезя тогда говорила, — что «чур чёрных, чур белых, чур своих, чур чужих, чего-то там… косому, лихому три соломины в глаз», чего-то такое. Три раза надо помыть и не вытирать потом ребёнка ( ФА СПбГУ, DТхt07-055_Агсh-Mez_07-07-16). Ответственный за «спокойствие» ребенка может нейтрализовать опасность нелегитимной похвалы и более радикальным способом:

У нас тут бабушка есть, которая вот тоже Игорь маленький был, хорошенький такой был, вот даже мимо — она в огороде ползает — пройдём, я приду домой, он у меня сразу у порога падал, у него начиналась истерика. И вот мне кто-то сказал: «Идёшь мимо, фигу в карман положи и скажи: «Жаба тебе в рот, жаба тебе в рот». Эта бабуська пришла ко мне на телефон, здесь сидит это. А Игорь-то спал. А он потом в одной футболке, даже без трусов, маленький ещё был, он выбежал это и сразу воду пить или на горшок, или куда побежал. А я и внимания не обращаю. А она потом сидела так со мной, говорила, говорила, потом: «Ой, Игорёчек какой большой стал». Я так раз фигу и сразу же: «Жаба тебе в рот, жаба тебе в рот». И она как у меня закашляла. Она кашляет и слова не может сказать (Там же).

В соответствии с этой тактикой защиты ответственному за ребенка нужно совершить одновременно два действия: вербальное — произнести про себя три раза «жаба тебе в рот» и невербальное — изобразить пальцами фигу, держа руку в кармане. Если чаянный/нечаянный агрессор не предпринимает нейтрализующих его агрессию мер (первые два варианта), то оприкос в результате ответных мер «защитника» возвращается к хвалящему. Мало того что агрессор оперативно распознается — действия по его нейтрализации становятся своеобразной карательной акцией.

Да, «жаба тебе в рот». Это значит, возвращаются.

<Это значит, возвращается к ней?>

Да, да. Как бы слова вернулись назад(ФА СПбГУ, DTxt07-043_Arch-Mez_07-07-26) .

Во всех случаях речь идет преимущественно о противодействиях агрессии, прочитываемой через поведение ее исполнителя. Мы не встретили рассказов о распознавании вредоносного «одумывания», но от вредоносного взгляда как от еще одной формы невербальной агрессии спасают всем известные апотропеи: булавки и сажа за ухом. Развернутая система магической «ПВО» выявляет случаи оприкоса и активирует систему защиты: вербальными формулами и специфическими жестами (стуком, плеванием, фигами). При этом оприкос не является последствием действия неких духов, сверхъестественных сил, про них не было ни одного упоминания. Нападение под силу обычному человеку, и защищаются от человеческих взглядов, мыслей и похвалы.

Применение магических защитных действий по большей части очевидно агрессору. При общении тебе «незаметно» суют фиги, поплевывают в твою сторону, шепчут, изменив голос, теребят в руках булавки и т. д. Ощущение полной победы над «вредителем» приносит защитнику особое удовлетворение: «И она как у меня закашляла. Она кашляет и слова не может сказать». Нам как-то рассказали, что можно прийти в дом к тому, кто сглазил, взять у него ботинок и потом сжечь его, чтобы снять порчу. Но в основном собеседники считали, что с агрессором ничего такого делать не нужно. Если только брать в расчет распространение информации о ее/его вредоносности или «незаметного», но в лицо произнесенного «жаба тебе в рот», отчего сложно не закашляться.

В результате описания конвенции оприкоса получилась, на наш взгляд, не лишенная абсурдности картина социальных взаимодействий. Объектом нападения считается ребенок (он теряет спокойствие, плачет и ползает). Оприкос вызывают ментальные и речевые действия: молчание-одумывание, смотрение, похвала. Совершить подобное преступление — восхищение — может кто угодно, включая близких родственников. Но особенно подозрительны инородцы с карими глазами и задумчивые посетители.

Успешной защитой от оприкоса служит нанесение «агрессору» прямого убытка — от сжигания его ботинка до ущерба его репутации. Сомнительность улик, открытость в предъявлении подозрений и явное удовольствие от мести заставляют задуматься над следующими вопросами. Что заставляет наших собеседников квалифицировать простой физический недуг или случайность как оприкос или сглаз, то есть следствие магической агрессии, при том что «нечаянные» агрессоры зла не желают, они просто выражают свое восхищение? Как можно исключить думание, смотрение, говорение, направленное на детей, и оградить их от контакта не только с посторонними, но и с близкими родственниками, думающими о детях хорошо, смотрящими с одобрением и хвалящими? Все-таки сложно представить себе ситуацию, что детей вообще никогда не хвалят, то есть не оценивают положительно.

Оказывается, что особенно опасна та похвала, которая выделяет данного ребенка в сравнении с другими детьми (быстрее других растет, самый спокойный, самый красивый и др.):

1. То есть даже мама сглазить может. Вот похвалит его, скажет: «Ой, какой хороший, красивый» — а он возьмет и заболеет (ФА СПбГУ, DTxt07- 164_Arch-Mez__07-07-23) . 
2. А я и внимания не обращаю. А она потом сидела так со мной, говорила, говорила,потом:«Ой, Игорёчек какой большой стал» (ФА СГбГУ, DTxt07-055_Arch-Mez_07-07-16).
3. И обычно,вот когда, вот просто одумаешь случайно, что «ой, какой там, это, ты у меня никогда не плачешь, ничего» (ФА СГбГУ, DTxt 20-25_ Arch-Mez_07-07-14).

Ребенка выделяют за внешние качества из ряда прочих. Если его хвалят посторонние, то выделяют из ряда других деревенских детей. Если его хвалит сама мать, то, по сути, она хвалится ребенком.

•  Как? «Ой, надо же, у тебя как всё хорошо!» Как будто лучше людей или как ли (ФА СПбГУ, DTxt20a-38_Vol-Kad_03-07-18) .

Опасность такого выделения из общего уровня описана Джоржем Фостером через известный «образ ограниченного блага» (George M. Foster Peasant Soci ety and the Image of Limited Good in American Anthropologist, 1965. Vol 67. Iss. 2. April. P. 293-315). По его идее, в когнитивной основе крестьян всего мира лежит образ ограниченных, конечных ресурсов материальных и символических благ. Следовательно, переизбыток блага у одного человека влечет за собой нехватку его у другого. Имеющий лучшее узурпирует блага остальных.

Теперь обратим внимание на самых незаметных, но, по нашему мнению, главных движущих лиц оприкоса — рассказчиков-толкователей. Почти все охотно обсуждавшие с нами эту тему — матери, у которых есть дети, и бабушки, у которых есть внуки. Получается, что в речевую компетенцию определенной социальной страты — деревенских матерей — входят матрица подобной практики и конвенции рассказывания. По рассказам матерей, главным пострадавшим является ребенок. Именно он в центре агрессии, на него она направлена. Как уже было отмечено несколько раз, оприкосить может «кто угодно». Но распознает факт оприкоса ребенка мать или бабушка, «диагностика» оприкоса является их компетенцией в этих рассказах. Матери учатся диагностировать сглаз от своих матерей и свекровок, а также от других старших женщин:

• Всё раньше мама мне говорила, скажет, ребёнка сама можешь оприкосить.
• Мне раньше мама всё говорила…
• А опытные бабушки, так эти бабушки не разрешали вот так вот подходишь, што: «Ай! Ой!»