Загрузка...Наученная старшими мать, наблюдая в поведении своего ребенка беспокойство, соотносит его появление с посещением вредителя. Очевидно, что выбор вредителя не случаен. Он падает на того, кто находится под подозрением у матери или у старших женщин. Возможно, именно поэтому нет какого-то одного человека, который постоянно оприкашивает детей. В каждом случае этим человеком может быть тот, кого назначит вредителем та или иная мать и кто, по ее мнению, не просто хвалит, но, хваля, оприкашивает.
<А это от человека зависит, который говорит?>
Очень много зависит от человека. Есть такие злые языки… Есть такие. В деревне всё равно человек-два найдётся, которого опасаешься. Отойти лучше в сторонку (ФА СПбГУ, DTxtl0-20_VoL Kir_06-07-13) . Здесь наши выводы относительно оприкосов в севернорусской деревне совпадают с выводами антрополога М.В. Хаккарайнен, которые она сделала в результате анализа локальных представлений о болезнях и лечении у чукчей: «…несмотря на то что объектом сглаза являются дети, само это представление является выражением отношений между взрослыми» (Хаккарайнен МЛ Локальные представления о болезнях и лечении {поселок Марково, Чукотка). Дне. на соиск. зван, канд ист. наук. СЛб, 2005. С. 79).
Остается только охарактеризовать участников этих отношений. Анализ сценария оприко-са в севернорусской деревне показывает, что старшие женщины, толкуя ситуацию как сглаз, учат младших конвенциям страха. Освоение конкретной матрицы оприкоса обучает ответственности за ребенка через страх: отвечать — значит бояться за X вместо самого X. Взаимный страх и даже страх самого себя создает нормальное поле напряжения в социуме. Причем страх входит не столько во вражеские, конфликтные отношения, когда в пылу обиды или ссоры звучит прямая угроза: «Ты меня еще попомнишь». Страх включен в соседские, родственные, любовные отношения.
Страх — это сила, которая создает особые векторы в соседских и родственных связях, и тем самым — поле, которое отличается, в частности, от пространства христианства с его апостольским посланием: «В любви нет страха» (1 Ин. 4:18). Драматизм ситуации определен тем, что традиция толкований воспитывает и поддерживает страх одобрения: нельзя думать о своем как о лучшем, нельзя говорить о чужом как о лучшем. Представление об оприкосе эффективно работает в социальном пространстве деревни, служа мощным регулятором поведения:
- женщина отвечает за младшую и ее ребенка, мать — за ребенка, каждый — за отвод подозрений в собственной вредоносности, каждый взрослый — за свою магическую безопасность);
- устанавливает отношения и иерархии (свекровь, мать, ребенок, советчик, вредитель);
- делает открытыми конфликтные зоны (через шаблон «предъявления претензий» в актах магической защиты);
- предлагает особый механизм работы со страхом: его проекцию вовне — на «вредителя».
Чувство ответственности за чад, в основе которого лежит страх, подозрение в том, что одобрение несет в себе угрозу, определяют сценарии женского, и в особенности материнского поведения, которые достались нам в наследство от крестьянской России. Знание шаблонов магической агрессии форматирует социальные отношения, в коих чужая похвала, как и похвала самому себе, представляет угрозу личной безопасности. Город не унаследовал способов символической экспликации конфликта. По «деревенской логике» чистого сердца быть не может. Никто не задумывается о «гигиене» органов чувств. Об искренности или неискренности, о намерениях и чувствах здесь речь не идет. Навредить ребенку и самому себе в «деревенском» типе магической обороны может даже самый близкий и родной человек. А значит, там нет пути к отступлению: необходимо предъявить свои подозрения или сомнение в правильности собственных дум в виде явных символических действий: жаба тебе в рот или чур, мои мысли.
По «городской» логике для распознавания магических агрессоров главное — выявить намерение, с которым было осуществлено одобряющее действие. Но приписывание своему контрагенту намерений — это тоже форма толкования действий. В соответствии с современной российской логикой толкования намерения «родных и близких» по отношению к ребенку, да и ко взрослому родственнику, чисты. Кровные родственники по сложившимся в городе представлениям не могут нанести вред, пусть даже магический. Кровное родство накладывает табу на магические подозрения, а значит, шлюз реки похвал в отношении детей в городском пространстве открыт. Зато эта река загрязнена непредъявленными претензиями между старшими, неразрешенными психологическими конфликтами и неназванными напряжениями.
Деревенская культура не задумывается над намерениями хвалящего, любое восхищение и похвала вредоносны. Хвалящий всегда находится под подозрением в «оприкосливости» у социума и даже у самого себя. Контроль уровня «оприкосливости» — сложное социальное устройство. Условные агрессоры и защитники обмениваются жестами распознавания угрозы и демонстрации защиты, распознавания защиты и демонстрации благонадежности. В городской культуре магические враги выявляются по маркерам «неискренности» — тоже необъективным и спекулятивным. Скрытым от глаз механизмом городской зависти и порчи служит проектор собственного лицемерия и неискренности. Пожалуй, не сразу ответишь, что лучше — «деревенское» открытое поле магической вражды или «городское» проецирование на других своей тщательно скрываемой «неискренности»? Представления о сглазе/оприкосе формируют внешний локус контроля. Понятие «локус контроля» (RotterJ.B. Social learning and clinical psychology. New York, 1954) было введено американским психологом Д. Роттером. «Локус контроля» — это та позиция, которой индивид делегирует право на оценку и ответственность за происходящее с ним. И позиция эта может располагаться вне личной ответственности — быть внешней или внутри личности — тогда быть внутренней. Мифология «сглаза» отдает ответственность за собственные неприятности и беспокойства (а также неприятности подопечных) внешним факторам — воздействию магических агрессоров. Переместив «локус контроля» внутрь себя, можно существенно понизить уровень страха/тревоги в отношениях и тем самым вернуть миру доброжелательность.
Спасибо! Посмеялась от души! Конечно, верят в сглаз, по большей части, малограмотные люди. (Даже по текстам, собранным собирателями-студентами в ходе «полевой работы», понятно, что опрашиваемые ими были старенькими неграмотными бабушками). Однако вспомнила, что ножницы на гвоздике у окна в моём детстве висели и у нас дома! Думала, что это для того, чтобы их было легче найти. Оказывается, ножницы еще и оберегом являются. Как нож и вилка, воткнутые зубцами вверх у ворот или калитки сельского дома. Эти детали-обереги живут в генетической памяти народа.
Интересно почитать про «фигуральные выражения» типа «Жаба тебе в рот». Откуда такие фразеологизмы?.. Статья так названа, но про это ничего нет.
Думаю, что у северных народностей было меньше возможностей лечиться у докторов, поэтому заговорами и заклинаниями «лечились», заболеть боялись. На севере и психических девиаций гораздо больше, чем на других территориях России. Икотка и мерячение у женщин, например. Интересно, какие заклинания от этого были?