Загрузка...Самочувствие человека вообще, и в том числе на работе, во многом определяется его образом жизни, уровнем благосостояния. Существует способ сопоставления, сравнительной оценки уровней жизни с помощью «потребительской корзины». Берется, например, зарплата американского рабочего и подсчитывается, на сколько он сможет наполнить корзину потребительскими товарами на всю зарплату. Затем па зарплату советского рабочего в наших магазинах покупаются те же товары. Так вот, после сравнения двух корзин оказалось, что наша в 10-15 раз беднее чужеземной.
Менее всего хочется настаивать на том, что мы живем материально хуже в 10—15 раз. Пусть даже не в 5 или 3 раза, а всего-навсего в 0,1 раза. Не в этом суть, а в том, чтобы понять: почему? Разве у нас меньше ума? Или физически мы слабее? Нет, просто мы хуже работаем во столько же раз, во сколько отстаем по уровню жизни.
Уже много писалось и говорилось о том, что производительность труда и в промышленности, и в сельском хозяйстве у нас значительно ниже. Здесь сказываются многие причины, в том числе низкая фондовооруженность труда, слабая производственная дисциплина. Но мы сейчас говорим о другом. Речь идет об уровне хозяйствования. Почему некоторые хозяйственные решения дают не те результаты, которых от них ожидали?
Дело в том, что многие хозяйственные решения принимаются фактически без учета психологии людей. Что им нужно, что их беспокоит, чего они ждут, что нравится им и не нравится — эти и подобные вопросы никогда в прошлом центральными экономическими органами всерьез не принимались во внимание (за исключением периода нэпа). Над всем довлели цифры плана. Считалось, что, чем больше чего бы то ни было производится, тем лучше для народа. В результате мы пришли к разбалансированной экономике.
Создается впечатление, что мы декларируем лозунг «все для человека, все во имя человека», а, принимая решения, человека-то и не спрашиваем. Вот почему некоторые «научно обоснованные решения» воспринимаются людьми без энтузиазма, вызывают сопротивление (прежде молчаливое, теперь гласное).
Человек не делает ничего, кроме как для удовлетворения одной из своих многочисленных материальных и духовных потребностей. И не будет делать, хотя изображать, будто поступает вопреки своим интересам, каждый способен в той или иной степени. Поэтому не нужно удивляться, что из ассортимента швейной фабрики, скажем, вымывается дешевая продукция для детей и пожилых людей. Не следует ожидать от работника, что он радостно воспримет план по производству малорентабельной . продукции, даже понимая ее большое значение. Если бы это было так, то свидетельствовало бы о психологических отклонениях в поведении людей.
Принимая хозяйственные решения, нельзя исходить из собственных, зачастую догматических представлений о человеке. Их надо рассчитывать на конкретном человеке, а его многие руководители не знают. Причины незнания людей самые разные. Среди них — структура и характер знаний, получаемых в вузе. Около 98% хозяйственных, большинство партийных и советских руководителей составляют инженеры по образованию, а в технических вузах до последнего времени человека вообще не изучали. Вчерашний инженер, ставший сегодня руководителем, продолжает делать то, чему его учили и что он знает, а то, что его инженерные знания теперь надо дополнять человековедением, редко кому приходит в голову.
Не намного лучше обстоит с человековедческими знаниями, в частности с изучением психологии, и в институтах повышения квалификации руководителей. Даже в Академии народного хозяйства при Совете Министров СССР преподавание психологии оказалось на периферии учебного плана.
Руководителю мало уметь устанавливать человеческие отношения с сотрудниками. Ему необходимо понять, что все резервы экономики нужно искать в человеке, научиться оценивать их и вовлекать в экономику. Теоретически каждый знает из «Капитала» К. Маркса, что из всех слагаемых производства прибавочную стоимость способен создавать только человек. Средства производства, в том числе и техника, даже и самая передовая, лишь переносят свою стоимость один к одному на продукцию. Человек создает стоимость большую, чем потребляет. Все это азбука. Тем не менее, как только ставится задача повысить эффективность производства, все начинают говорить о технике и технологии. Считается, что если имеются материальные и финансовые ресурсы, то люди всегда найдутся. Но это глубочайшее заблуждение: ресурсов в нашей стране хватает всяких, а людей, способных их рационально применить, явный дефицит (в отличие, например, от Японии, где все наоборот).
Что же следует из всего сказанного выше? Плохо живем, во-первых, потому что ищем резервы не в человеке, а где-то в стороне от него. Во-вторых, знать знаем, что все наши резервы в человеке, но дальше этого не идем: нет вкуса к человекознанию, к изучению его психологии В-третьих, не умеем оценивать потенциальные возможности работников и расставлять кадры в соответствии с их интересами и способностями. В-четвертых, не знаем, как воздействовать на человека, чтобы он не уносил свои резервы в пивной бар, а вкладывал их в экономику с пользой для себя, для своих близких и для общества. В-пятых, наконец, из рук вон плохо учим руководителей искусству работы с людьми. Словом, плохо живем потому, что не знаем и не очень стремимся узнать человека, понять, почему он плохо работает.
Оставим пока рабочих и крестьян, создающих материальные ценности. Обратимся еще раз к сфере услуг. Почему, скажем, плохо относятся к своим обязанностям работники почты?
Сколько лет живу в нынешней своей квартире, «только воюю с работниками почтового отделения № 378 Волгоградского района столицы. В дни работы XXVII съезда КПСС из-за того, что перестали носить газеты, в отчаянии позвонил даже в РК КПСС. Дозвонился до помощника первого. «Райком доставкой газет не занимается, — ответил он. — Звоните в исполком». «Как же так, — говорю ему, — разве райкому не интересно, доходит информация о съезде до людей или нет?» Тут он спохватился и изрек примирительно! «Первый секретарь об этом знает», — и положил трубку.
Не имею возможности здесь изложить, сколько раз я звонил в исполком, с какими начальниками довелось беседовать, сколько обещаний давалось. Утренние газеты как носили, так и носят, когда заблагорассудится нашему почтальону. Случается, до вечера нет утренних газет, бывает, и на другой день приносят. Хожу на почту, прошу, настаиваю, грублю, угрожаю жалобой — бесполезно. Когда в очередной раз я пошел на почту и начал клянчить свою газету, вышла молодая особа и прикрикнула на меня: «Не мешайте работать!» — а затем захлопнула перед носом окошко в комнату отдела доставки. Видите ли, не они мне мешают регулярно читать купленную мною на весь год газету, а я им мешаю работать! Им по моей жалобе звонят из райисполкома, а потом дежурная по исполкому мне сообщает: «Ничего не могу сделать». «Как же так, — говорю, — вы же Советская власть и ничего не можете сделать?» А они мне вопросом на вопрос: «А что Я могу сделать?» Начальница из отдела доставки, захлопнувшая окошко перед моим носом, тоже знает, что исполком ничего ей не может сделать. Знает и Люба наша, что начальница ее тоже ничего ей не сделает. «Господи! — хочется крикнуть. — Где же искать управу на Любу?»
А что прикажете делать мне? Начать новый круг жалоб, бросить работу и ходить по инстанциям? Это же бесполезно, в чем я имел возможность убедиться. Поэтому я ищу единомышленников, также недовольных доставкой газет (благо, ими хоть пруд пруди) или беспомощностью местных властей, точнее, исполкома, потерявшего реальную власть. Объединяюсь с ними, включаюсь в так называемые неформальные группы. И кто знает, как дальше будут развиваться события. А вдруг неформальная борьба за своевременную доставку утренних газет вызовет подозрение в том же исполкоме и там обратятся за помощью к милиции? Далее меня потянет на объединение со всеми теми, кто пострадал от резиновых дубинок, независимо от того, по какому поводу они протестовали. Я забуду о том, что мне и нужно-то всего, чтобы утренние газеты носили вовремя, и постепенно стану диссидентом, как говорили мы в недавнем прошлом. Тут уже мне не до работы.
а каково самочувствие других граждан, втянутых в конфликт? Во-первых, полнейшая безнаказанность работников почтамта, утрата ими чувства ответственности перед клиентами. Особо нужно отметить еще более опасную для общества особенность их поведения — отсутствие какой-либо реакции на меры властей, предназначенные для наведения порядка. Словом, сложилась социальная ситуация, которая может быть обозначена как «теневая анархия».
Во-вторых, поражает олимпийское спокойствие представителей власти, с которыми они взирают не только на жалобы клиентов почтамта, но и на прямое неповиновение работников узла связи. Иначе как потворство «теневой анархии» это оценить нельзя. Беспомощность в работе с людьми может быть и от отсутствия у руководителей элементарного гражданского мужества, от низкого уровня организаторских способностей и по другим причинам. Но так или иначе для самочувствия многих руководителей ныне характерна беспомощность в работе с людьми.