По словам одного физика, «понимание атома — Детская игра по сравнению с пониманием детской игры». Но игра в любом ее виде — спортивные игры, настольные, разного рода хобби — занятие не только для детей. Игры занимают немалое место в жизни взрослых людей, потому что с возрастом потребность в игре не исчезает; меняется лишь характер игр и уменьшается время, которое им уделяют. (У многих зрелых людей надолго сохраняется игровое отношение к службе; на экзамен или защиту диссертации часто смотрят как на игру с экзаменатором или ученым советом; среди ученых отношение к своей работе как к своеобразной игре — не редкость.)
В игре нет принуждения, а также нет непосредственной жизненной, так называемой утилитарной необходимости. Это чисто добровольная деятельность. Можно, конечно, заставить людей играть даже против воли, но тогда их занятие лишится главной прелести, ибо игра по приказу — уже не игра, а лишь насильственная ее имитация. Спектр возникающих чувств иной: надо всем главенствует скука.
Игра без свободы немыслима, но свобода в данном случае не означает неорганизованности или анархии. Игры связаны с упорядоченностью, жесткими внешними формами и требуют соблюдения правил. Нарушение их не просто портит игру, но убивает ее. Игра — это замкнутый микромир, в котором каждый участник знает свою задачу и знает, как вести себя.
Склонность к игре проявляется еще в младенчестве. По мере роста и развития человека усложняются его игры. Особое значение имеют игры-состязания, а также игры с исполнением воображаемых ролей в воображаемых ситуациях, или игры «понарошку», как называют их дети. Эти игры возможны благодаря человеческой способности представить себя на месте другого, мысленно перевоплотиться в него, отождествить себя с ним, «перенести чужую боль на себя». Эта способность обозначается словом «эмпатия».
Игры подобного рода важны по многим причинам, в том числе и потому, что они обогащают эмоциональный опыт человека, позволяют испытывать чувства, которые в жизни могут быть недоступны. Чтобы показать, насколько это существенно, приведем два случая; один взят из собственной врачебной практики, другой — из литературы.
Преподаватель М. пожаловался на заикание.
— Но я не слышу у вас никакого дефекта речи.
— Обычно его и нет; появляется лишь при сильном волнении. Пришла ко мне на урок комиссия, и плавность речи исчезла, я начал заикаться.
Из расспросов выяснилось, что и раньше это случалось. На экзамене, на практике, вообще в напряженные минуты. Но лишь изредка, так что серьезных опасений и тревог поначалу не было. Со многими людьми это случается, и к медицине они не прибегают. Однако молодой педагог обратился за помощью, и надо было дать ему совет.
— Попытайтесь представить себя кем-то другим. Когда волнуетесь и чувствуете, что можете начать заикаться, вообразите, что вы — это не вы, а важный барин с властным голосом. И говорите как бы от его имени.
Учитель рассмеялся:
— Попробуй, вообрази!
— Это не так трудно. Каждый человек в мечтах представлял себя на месте кого-нибудь другого, Поупражняйтесь, войдите в роль, чтобы у вас все было отрепетировано и наготове. Придет к вам на урок высокое начальство — и вы заговорите зычно и уверенно, как бы не от себя, а от имени важной персоны, в роль которой пойдете.
Учитель покинул врачебный кабинет с сомнением на лице: видно, не такой помощи ждал от невропатолога. Однако спустя полгода удовлетворенно заявил:
— Ваш совет помог.
Возможно, «соль» этого случая — в разрыве между социальной ролью и самоощущением личности. Выступая в роли взрослого, человек еще по-настоящему не почувствовал себя взрослым. «Взрослое самоощущение» приходит к нему лишь в результате перевоплощения в кого-то другого.
Случай этот напоминает другой. Английский актер М. Стюарт в шестидесятые годы прославился как пародист, умеющий точно скопировать голос, интонации, манеру петь и говорить, мимику и жесты не только других артистов, но и государственных деятелей своей страны. Его выступления по телевидению были очень популярны. На вопрос, как он пришел к своему любимому жанру, актер рассказал, что в детстве и юности отличался болезненной застенчивостью. Ему стоило неимоверных усилий заставить себя обратиться, скажем, к продавцу или выяснить у кондуктора автобуса, скоро ли нужная остановка, спросить у прохожего дорогу, обратиться с вопросом «который час?» и т. д. Он испытывал мучительное смущение перед официантом, так что не мог заказать себе обед в кафе — заикался и мычал что-то невразумительное.
Страдая от такой стеснительности и пытаясь ее преодолеть, Стюарт, наконец, нашел способ: разговаривая с незнакомыми людьми, воображал себя кем-то другим, важным и значительным, и говорил соответствующим тоном — подражал надутому сановнику, иногда отставному военному, порой хозяину фабрики, на которой работал. И помогло! Неловкости, скованности и застенчивости в общении больше не испытывал.
Друзья вскоре обратили внимание, что он копирует других очень похоже и что получается забавно и весело. С этого начался путь к успеху на эстраде. Для нас же важно другое. Болезненно застенчивый, заикающийся на людях юноша сам придумал способ «преодолеть себя» путем игрового отождествления.
Роль эмпатии этим не ограничивается, подросток, перевоплощаясь в процессе игры, всегда «поднимается вверх»: изображает и чувствует себя кем-то, кто непременно выше его — по возрасту, положению, силе, храбрости, находчивости, мастерству и т. д. В игре ему удается «прыгнуть выше себя», на некоторое время стать умнее, смелее, благороднее, справедливее.
Психологи отметили, что при проведении -тестов на коэффициент интеллектуальности (КИ) и на творческое мышление испытуемые показывают стабильные результаты, с колебаниями не более двух-трех условных единиц от одной проверки до следующей. Но если испытуемый обладает достаточной силой воображения, чтобы перед очередной проверкой перевоплотиться в кого-то другого, более «умного», он справляется с заданиями, которые обычно ему «не по зубам», и показывает результат на 10—12 баллов выше.
В венской галерее есть картина Брейгеля-старшего «Детские игры». Изображенные на ней группы детей играют в прятки, в салки, в классы, в чехарду. В Голландии XVI века у детей были те же игры, что и в сегодняшнем киевском или московском дворе. На первый взгляд это удивительно. Но надо помнить, что обучают этим играм не взрослые, а более старшие ребята — своих младших товарищей, или младшие сами перенимают их, так что игры переходят от одного поколения детей к следующему. Возможно, в те же игры играли еще при римских цезарях. Видимо, наряду с детскими играми, присущими только данному времени, есть и такие, которые проходят сквозь века, ибо отвечают двигательным и психологическим потребностям того или иного возраста, позволяя детям «выявить себя» и развивать свои возможности.
Раньше игру считали отдушиной для избыточной энергии человека. Но такой упрощенный взгляд ничего не объясняет. Игра включает в себя активное движение, следовательно, непрерывное исследование окружающего мира. Игра ребенка обеспечивает постоянный приток новых сведений. В игре вырабатываются двигательные навыки, в том числе сложные; впоследствии они пригодятся не только в игре. Важная функция игры — установление отношений между людьми, дух соревнования, «модель» большой жизни — модель, которая учит, что победы и выигрыши чередуются с поражениями и проигрышами.
Как видим, игра — это не просто забава, а одна из форм человеческой деятельности, и притом весьма существенная. Для людей художественного склада это естественная форма самовыражения.
Детские игры с их свободным полетом фантазии, верой в реальность придуманного мира и в то же время признанием правил и ограничений имеют несомненное сходство с творческим процессом и служат школой творческого мышления. Поэтому детские игры, умело направляемые педагогами и родителями, могут стать инструментом творческого воспитания.
Огромная роль в формировании личности и ее духовном совершенствовании принадлежит играм с перевоплощением и исполнением воображаемых ролей. Они развивают способность представить себя на месте другого, «вчувствоваться», на какое-то время отождествить себя с ним. Без способности перевоплощения не может быть подлинной культуры чувств.