Загрузка...Спор — это лишь один из вариантов речевого общения. У каждого человека есть потребность рассказать о каких-то событиях, поделиться наблюдениями, обсудить их, да и просто «выговориться». Для этого нужны собеседники.
Немало есть говорливых людей, удерживающих слушателя за пуговицу. Они не дают перебить себя, а если собеседник пытается вставить слово, напористый рассказчик повышает голос и всегда готов кого угодно перекричать, дабы беспрепятственно «выплеснуться», то есть высказать то, что жжет душу (в лучшем случае) или щекочет язык (чаще).
Беседа — процесс двусторонний и требует умения не только связно говорить, но и вникать в чужие слова, отвечать на них, а не пропускать мимо ушей и после этого продолжать как бы вынужденно прерванный монолог. Бывают, конечно, «односторонние» беседы. Юноша в беседе со старцем часто настраивается только слушать. У него не возникает желания подавать реплики, а тем более высказывать суждения и оценки, комментировать и возражать. Он признает превосходство опыта и мудрости старшего собеседника, и потому разговор может быть «однонаправленным».
Такая же однонаправленность естественна в разговоре сверстников, если один из них только что вернулся из дальних странствий, с войны или был свидетелем исключительного события, приобрел уникальный опыт, которым делится с друзьями.
Но в других ситуациях беседа равных должна протекать на равных же условиях. Если человек чувствует, что собеседник его подавляет, не дает слова вымолвить, а сам многословен и говорит без устали, то возникает вначале смутная неудовлетворенность, а затем и раздражение.
Желание рассказать, например, о школьных успехах своего сына-пятиклассника вполне законно. Но нужно задать себе вопрос: а если мой слушатель вздумает поведать мне об успехах своей дочки-шестиклассницы, интересно ли это мне? Или не очень? Но тогда, видимо, и собеседник не будет так уж сильно увлечен повестью о чужих школьных делах? Иными словами, беседу лучше вести на основе взаимности.
Возможны и уступки. В общении знакомых и друзей бывает, что человек хочет поделиться тревогами, которые собеседнику кажутся надуманными. Но тот участливо выслушивает приятеля, потому что при «перемене ролей» рассчитывает на такую же доброжелательность. Если же приятель в подобной ситуации решительно не захочет слушать (мне бы твои заботы!), это вызовет обиду и горечь.
При встречах старых друзей после долгой разлуки бывает такая картина: сошлись двое, и более словоохотливый бойко рассказывает о своих триумфах (или бедах) с момента расставания. Другой безропотно внемлет, не перебивая и не сетуя на излишние подробности (ведь старые приятели!), и собирается потом рассказать о себе, пусть даже не столь пространно. Но его ждет разочарование: окончив «повесть о жизни», приятель дружелюбно протягивает руку, даже готов сердечно облобызаться на прощание, но не задает вопроса: «А как ты?» Он не расположен выслушивать ответную исповедь человека, который нужен был ему только в качестве дружественной аудитории. И остается неприятный осадок, отбивающий охоту встречаться еще.
Особенно тяжко переносить болтуна, сидящего в гостях. Если встретились «на ничьей земле» — на улице, в саду, в кафе, то можно извиниться, сослаться на неотложные дела и сбежать. А гость — священное лицо, из дому его не выгонишь. Вот и приходится томиться, даже мучиться, изображая заинтересованность.
Иногда у зарапортовавшегося говоруна мелькает тень сомнения:
— Я тебя не утомил? Тебе, наверно, все это не интересно?
Долг вежливости велит отвечать:
— Что ты! Страшно интересно!
А между тем сомнение в увлеченности слушателя появляется не зря: глаза у него потускнели, он с трудом подавил зевок, веки полуопущены. Вопрос этот — «Я тебе не надоел?» — обычно запаздывает, и лучше ориентироваться не на учтивый ответ, а на саму потребность задать такой вопрос. Раз уж родился импульс спросить, давно пора умолкнуть.
Наиболее приятно общение людей с совпадающим кругом интересов. Но сходство интересов не означает тождественности взглядов и оценок; полное их совпадение сделает общение пресным. Вполне естественно не соглашаться друг с другом; однако несогласие можно выразить по-разному. Лучше сказать: «Мне не по душе ваша идея», чем: «Это плохая идея, она никуда не годится».
Очень важно, чтобы темп мышления и речи был у собеседников примерно одинаков: у людей с быстрым темпом мышления вызывают досаду флегматики. А медлительных раздражают слишком «шустрые», быстро соображающие.
Если темп мышления у обоих собеседников достаточно высок, и один из них начал что-то рассказывать, а другой догадался, к чему тот клонит, он короткой фразой или одним вставным словом (не прерывая мысли партнера) дает понять, что уловил суть дела. Собеседник оценивает сигнал и не продолжает того, что уже ясно обоим, а переходит к другой мысли или дает высказаться партнеру. Если же тот заблуждается и не уловил идеи, ему говорят: «Нет, не то»,—и продолжают речь.
Такая манера общения, требующая сосредоточенности и внимания к словам и жестам собеседника, наиболее интересна и приятна, если беседуют, двое. Когда участников больше, такой стиль неприемлем.
Несколько упрощая и схематизируя, можно сказать, что всякий бытовой разговор ведется как обмен мыслями, обмен новостями. (Правда, новости могут быть разных уровней.) Чем больше участников в разговоре, тем поневоле ниже становится уровень «обмена». Самые глубокие и задушевные обсуждения бывают с глазу на глаз, вдвоем. Уровень зависит от обоих собеседников, но один из них может задавать тон, отсекая сплетни и банальности. И другой участник беседы с удовольствием замечает, что, «разговаривая с умным человеком, вроде бы сам становишься умнее».
Когда же 20 человек сидят за столом, то под звон ножей и вилок высказывать глубокие суждения считается неуместным — ограничиваются легковесными замечаниями и анекдотами.
В групповом разговоре случается так. Рассказан эпизод из жизни. Пробуждаются сходные воспоминания, и рассказывают другую, третью историю (а вот у нас был похожий случай). Затем один из присутствующих подытоживает и делает вывод из рассказанного. Если после обобщения кто-нибудь не в состоянии удержаться и приводит еще один частный случай на ту же тему, это удручающе скучно и нагоняет на всех тоску. (Другое дело, если разговор начался с общего замечания, а потом последовала конкретизация.)
Иным людям нравится оказываться в центре внимания, быть душою общества, блеснуть. Нередко у них заготовляю несколько занимательных рассказов, не раз испытанных. В новом обществе такой рассказчик имеет успех, а в знакомой компании обычно воздерживается от своих «побасенок». Но бывает, что общество почти целиком новое, и хочется его обворожить, однако два-три человека уже слышали этот «хорошо подготовленный экспромт». Повторение, как правило, производит на них |и просто тягостное впечатление, но вызывает неприязнь к рассказчику.
У каждого человека есть дорогое и яркое воспоминание, которое он не прочь пересказать, как только представится повод. Иногда он забывает, что уже рассказывал свою историю, но чаще помнит, и все-таки хочется рассказать еще. (Не помнят в тех случаях, когда в данном составе встречаются нерегулярно и нечасто —тут немудрено забыть, о чем говорили, а о чем не говорили.) Такого рода рассказы не похожи на «отрепетированный помер» и заслуживают снисхождения; не стоит прерывать их грубым окриком: «Ты уже десять раз рассказывал об этом!» Кто без греха? Нет человека, который не повторялся бы, и потому не будем слишком строго судить других.
Как видим, речевое общение, или беседа, может вызвать у человека целую гамму разнообразнейших чувств — приятных и неприятных, причем возбудителем этих чувств служит не только содержание разговора, но и его стиль, манера.