Чрезвычайные формы негативного поведения родителя или обоих родителей по отношению к ребенку являются одной из двух причин формирования защитного механизма расщепления. Долгое отсутствие родителя, пренебрежение потребностями ребенка и случаи, когда ребенок чувствует себя покинутым, дают ему достаточно серьезный повод для обиды, и ему приходится использовать расщепление, чтобы сохранить привязанность к отвергающему объекту. Именно так и произошло в случае с Джанет. С другой стороны, крайняя жестокость родителя гарантирует развитие у ребенка такого защитного механизма. Сталкиваясь с родительской жестокостью, ребенок вынужден размежевать свою память и хранить воспоминания о взбешенной матери подальше от воспоминаний о матери, доставляющей удовольствие.
Я уделяю больше внимания роли матери, хотя расщепление может развиться и по отношению к отцу. Крайние проявления жестокости со стороны родителей запускают механизм расщепления, потому что ребенок не может видеть в злом родителе хоть что-то напоминающее его доброго родителя. Агрессия преображает родителя в глазах ребенка до такой степени, что он начинает воспринимать его как совершенно другого человека. В этом случае в основе расщепления лежит вполне разумное допущение ребенка о том, что в различных ситуациях родители могут вести себя как совершенно разные люди. Основная разница между психически здоровыми и неблагополучными родителями заключается в «экстремальности» их поведения. Здоровые родители могут контролировать свой гнев и, таким образом, всегда остаются «собой». Ребенок здоровых родителей за гневом всегда «видит» любовь. Родители с низким уровнем развития могут увлечься своим гневом до такой степени, что видятся ребенку совершенно незнакомыми людьми, таким образом способствуя расщеплению и усиливая его.
Примером того, как крайняя степень агрессии со стороны родителя приводит к формированию защиты-расщепления, может послужить история моего бывшего пациента, отец которого, впадая в ярость, неоднократно терял контроль над собой. Молодой человек вспоминал, как, будучи 12-летним мальчиком, он в шутку назвал своего отца «придурком» как раз в тот момент, когда отец на своей машине подъезжал к гаражу. Отец не вышел из машины, наоборот — он заехал на лужайку и стал гоняться вокруг дома за насмерть перепуганным сыном, пытаясь переехать его. В обычных условиях отец был вполне вменяемым человеком, но его экстремальное поведение в этом конкретном случае привело к отщеплению раненого Я в сознании напуганного сына. Раненое Я сына было тесно связано с интернализованным воспоминанием о непредсказуемом и вспыльчивом отце, которого он боялся. Когда моего пациента «навещали» воспоминания о его ныне покойном отце и его вспышках ярости, ему в голову часто приходили мысли о самоубийстве. В сущности, этот интернализованный отец пытался снова убить его. Сейчас, спустя двадцать лет, мой пациент поймал себя на том, что точно так же жестоко обращается со своим сыном; он перенял роль своего покойного отца, а его сын, в свою очередь, выстраивал гигантских размеров раненое Я в ответ на вспышки гнева моего пациента. Обнаружив в себе те же черты, которые он ненавидел в своем отце, мой пациент решил обратиться за психологической помощью. Такая манера поведения свойственна жертвам домашней жестокости и является одним из важнейших признаков этой проблемы. Жестокость и надругательство, которому в прошлом подвергались дети в семье, становится неотъемлемой частью их внутренней структуры, наполняя их страхом и злобой.