Загрузка...История Мэри подводит нас к рассмотрению насилия в отношениях. Одной из наиболее распространенных форм импульсивного поведения у мужчин, использующих независимый шаблон поведения, является прямая физическая агрессия. Фейр-бейрн считал, что ненависть и агрессивность у детей являются реакцией на разочарование от неудовлетворенности их потребностей. Агрессия является не врожденным инстинктом, как ранее утверждал Фрейд, а скорее результатом крайней фрустрации. Обделенный ребенок, с одной стороны, озлоблен из-за переносимых страданий, а с другой стороны, зависим и нуждается в поддержке, как вышеупомянутый 14-летний заключенный, избивавший и унижавший младших детей, но продолжавший сосать палец. Разочарование, несбывшиеся надежды провоцируют ярость, которая, будучи трансформирована в форму поведения, проявляется в пинании ногами, крике и общей раздражительности. Как уже говорилось, неинтегрированный ребенок воспринимает мать как две отдельные личности. Мать или заменяющий ее человек воспринимается как совершенно и навечно «плохой», когда ребенок расстроен, потому что у него нет представления о «хорошей» матери, пока он находится в подавленном состоянии. Маленький ребенок считает, что плохая мать и хорошая мать — это совершенно разные люди. Матери даже не обязательно находиться рядом с ребенком, чтобы он воспринимал ее как плохую, потому что ребенок расстраивается, когда его желания не исполняются, независимо от того, рядом мать или нет. В других случаях плохой может оказаться реальная мать, которая, по мнению ребенка, еще более усугубляет обиду, например, толкая и без того обделенного и разозлившегося малыша.
Проходит время, и несчастливые дети превращаются в злобных и зависимых взрослых. Такая комбинация напоминает пороховую бочку, потому что «взрослый», носящий в себе груз всех несбывшихся детских надежд, представляет постоянную опасность, ведь малейшая неурядица может спровоцировать взрыв. Такая взрывоопасность происходит оттого, что неинтегрированный взрослый до тех пор, когда он не в духе, воспринимает свою партнершу уже во взрослой жизни как «абсолютно плохую», следовательно, свои нападки на нее он считает вполне обоснованными. Такое крайне нереалистичное негативное восприятие своего партнера в настоящем подпитываются тысячами и тысячами неприятных воспоминаний из детства, вызывающих эту ожесточенную реакцию. Человек ведет себя так, будто сражается с лютым врагом, а не с женой, которая чем-то его расстроила. Как мы сможем убедиться, неспособность к интеграции, на медицинском языке именуемаярасщеплением, проявляющаяся во взрослом возрасте, становится одной из проблем в функционировании Эго, позволяющих многим формам патологии характера у мужчин переходить в фазу физической агрессии.
Человек, успешно прошедший стадию интеграции, способен воспринимать других людей интегрированными «цельными объектами». Процесс интеграции, который мы описывали как зарождающееся у ребенка понимание того, что и расстраивающая его мама, и та, что доставляет радость, на самом деле является одним и тем же человеком, позволяет полноценному взрослому воспринимать внешние расстраивающие его объекты как незначительную часть целого человека. История Сэма, которая будет нашим следующим примером, показывает, как опасный недостаток интеграции сыграл ключевую роль в проявлении физического насилия по отношению к его партнерше: Сэм рос в неблагополучной семье, где жестокость была нормой. Его отец, врач в маленьком городке, часто избивал свою жену и Сэма. Вспышки гнева нередко случались за обеденным столом, и тогда он вытаскивал Сэма из-за стола, отводил в гостиную и там жестоко избивал, пиная его ногами, а тот, свернувшись калачиком на полу, пытался защититься от ударов. Его мать и младший брат во время побоев оставались сидеть за столом. Как вспоминал Сэм, больше всего его злило и унижало то, что отец заставлял его после всего этого вернуться за стол и доесть обед, как будто ничего не случилось. Иногда его родители уходили гулять с младшим братом, их любимчиком, оставив Сэма одного. Он вспоминает, как целыми днями фантазировал, будто в Англии у него есть другие, никому не известные родители, которые его любят, холят и лелеют. Центральным пунктом всех его фантазий был их неожиданный приезд, и вот они объявляют его своим потерянным сыном и забирают к себе назад, в Англию. В молодые годы Сэм чувствовал себя инертным и как будто неживым. Его привлекали женщины, такие же несчастные в прошлом, как и он сам. Обычно эти отношения начинались с обещаний и восторгов, но через несколько месяцев он становился все более мрачным и замкнутым, требуя от партнерш, чтобы они сами начинали с ним разговор и возлагал на них полную ответственность за поддержание отношений. Это оказывалось не так просто, потому что его избранницам недолго удавалось оставаться веселыми и милыми с таким сердитым, молчаливым и недовольным человеком. В конце концов Сэм срывался на насилие. Избивая своих партнерш, он считал их очень плохими, этим и оправдывая собственную ярость.
Сэм демонстрирует классический шаблон поведения мужчины, склонного к физическому насилию над женщинами. Эта непростая комбинация подавленности в раннем детстве и неинтегрированных восприятий будет рассмотрена подробнее в главах 4 и 5. О многом говорит тот факт, что насилие, совершаемое людьми с патологией характера, обычно направлено на ни в чем не повинных людей, а не на собственно родителей. Причина становится понятной, если взглянуть на мир глазами несчастного ребенка, испытывающего повышенную потребность в своих родителях, независимо от возраста. Прямое проявление неприязни по отношению к родителям почти всегда подавляется, ведь они обеспечивают выживание ребенку или уже взрослеющему чаду. Ребенок может найти выход своей ярости, мучая животных или засоряя канализацию в школе, но никогда не позволит себе направить агрессию на родителей. Это не значит, что конфликта не существует, поскольку вербальные оскорбления и физическая агрессия не редкость в таких семьях. Но конфликт никогда не переходит определенной границы, за которой начинается опасная зона, ведь родитель может разозлиться настолько, что выгонит ребенка из дому. Фейрбейрн тоже понимал эту ситуацию, отмечая, что, даже если отвергаемый ребенок решится в открытую критиковать отца и/или мать за то, что те являются плохими родителями, ему придется столкнуться с еще худшим вариантом родителя, который в отместку может вообще отказаться от него.
Самые интересные примеры непрямой враждебности по отношению к отвергающему родителю достались мне от моего бывшего пациента. Его отец был успешным адвокатом, уважаемым в обществе человеком, но в отношении своих близких — эмоциональный садист. Моего пациента он избрал объектом физических наказаний и издевательств, его принуждали выполнять унизительные задания, в то время как двух других детей баловали. Мальчик просто задыхался от бешенства, но никогда открыто не проявлял своих чувств перед отцом, иначе тот просто стер бы его в порошок или выгнал из дома. Всю свою ненависть ребенок направлял на имущество своего отца, а причиняемые разрушения он маскировал за якобы невнимательностью. Возможность совершить первый акт мести подвернулась, когда отец наконец-то разрешил сыну покататься на своей лодке, которой очень дорожил. Он уже много раз просил отца дать ему погрести на этой лодке, являвшейся семейной ценностью и принадлежавшей еще его деду. Через некоторое время отец с неохотой согласился-таки отпустить сына покататься. И вот в тот решающий момент, когда отец показывал ему, куда именно нужно поставить ногу, чтобы не повредить хрупкое судно при посадке, мальчик вдруг поскользнулся, и, потеряв равновесие, ногой проломил тонкую обшивку. Он, конечно же, раскаивался и извинялся, вполне искренне. Он не мог бы признаться ни своему отцу, ни самому себе, сколько ненависти накопилось у него в душе, которую ему приходилось прикрывать чувством вины и потоком извинений.
Прошло несколько лет, и после нового тура изнурительных уговоров отец снова позволил ему взять свою парусную лодку, чтобы покататься по озеру с друзьями. Чудесно проведя время в веселой компании своих друзей, он вернулся домой и уже собирался сесть за стол обедать, когда позвонили с пристани и сообщили, что у причала виднеется только верхушка мачты. Мой пациент «забыл» плотно закрыть пробку в корпусе лодке, она быстро набрала воду и затонула. И снова он тысячами извинений прикрыл свою вполне обоснованную, но неосознанную ненависть к отцу. Не удивительно, что когда он получил водительские права, ему разрешалось ездить только на стареньком семейном «универсале», в то время как его сестре позволяли водить «Ягуар» с откидным верхом, красу и гордость их отца. И снова мой пациент, которому на тот момент было уже 18 лет, умудрился устроить аварию, причем с двойным убытком. Сдавая назад на своем «универсале», он не справился с управлением и врезался в припаркованный «Ягуар», разбив сразу обе машины. Год или два спустя ему кое-как удалось выпросить для себя «Ягуар», поскольку машина утратила новизну, а молодой человек сумел-таки показать себя аккуратным водителем. Его теперь уже престарелый отец взял с него обещание не превышать скорость, и сын охотно согласился. Но, оказавшись вне поля зрения отца, он тут же разогнал машину до максимальной скорости. Он поехал на ней в соседний город, примерно за 50 миль (80,4 км) от дома, и как-то так получилось, что он на обратном пути забыл отпустить ручной тормоз. И пока он мчался домой, тормоза раскалились докрасна, но сильный ветер сбивал огонь, не давая ему разгореться. По возвращении около дома на крыльце его чуть не сбил с ног отец с белым, как мел, лицом, спешивший с огнетушителем к машине. Раскаленные тормоза взрывались языками пламени, от которых загорелась смазка и пострадала вся задняя часть автомобиля. И снова «невнимательность» моего пациента погубила еще одну ценную вещь, принадлежавшую отцу.
Мой пациент никогда не осознавал своей ненависти и не обижался на ярлык «растяпа», который повесили на него в семье, только вот «приступы» рассеянности случались у него с какой-то поразительной точностью, что было весьма подозрительно. Не удивительно, что он ужасно страдал от низкой самооценки, застенчивости и гиперчувствительности к критике в школе. Хотя этот пример и может показаться забавным, но на самом деле в таком сочетании зависимости и ненависти нет ничего смешного для родителя, который жестоко обращается со своим ребенком. Ненависть в ребенке требует или маскировки, или выхода, и выместить ее можно если не на авторитарной фигуре, то хотя бы на тех, кто слабее. В большинстве случаев родители и не подозревают о глубине ненависти, бушующей в душе угнетенного ребенка. Множество актов «бессмысленной» жестокости, учиненной над младшими детьми или животными, совершаются подростками или молодыми людьми, которых переполняет неосознанная ненависть к родителям. И снова повторю, что такое сочетание зависимости и подавленной ненависти, замаскированной или направленной на ни в чем не повинных людей, можно наблюдать и в отношениях пар «жертва — агрессор». Женщина, с которой жестоко обращаются, находится в такой же безвыходной психологической ситуации, как и угнетаемый ребенок. Один из самых интересных моментов в сценарии агрессии: многие женщины ведут себя очень враждебно по отношению к полицейским, пытающимся защитить их от агрессии партнеров. В главе 5 мы подробнее коснемся этого феномена и рассмотрим две гипотетические модели, которые могут пролить свет на загадку такого необъяснимого поведения.