Установлено, например, что девятая симфония Брукнера действует на сердечно-сосудистую систему здоровых людей, подобно шуму, уменьшая минутный объем кровообращения. А адажио и аллегро из Третьего Бранденбургского концерта Баха повышает минутный объем кровообращения и снижают частоту пульса. И Брукнер, и Бах достаточно типичны для своего времени, и потому даже на этих двух примерах можно попытаться уловить некоторые закономерности.
Было бы опрометчиво утверждать, что раньше композиторы были «хорошие», а теперь — «плохие». Скорее всего, композиторы разных эпох ставили перед собой не одинаковые задачи, стремились передать и вызвать у слушателей совсем разные чувства.
XVIII век требовал от музыки просветленной безмятежности и спокойствия, гармонического слияния со Вселенной и даже растворения в вечности.
Музыка XIX века вызывала чувства романтической приподнятости, грустной взволнованности, таинственной и светлой печали; трагизм обычно был уравновешен чувством мужественного оптимизма и революционным пафосом.
Композиторы-модернисты XX века обратились к «разорванным ритмам», чтобы передать дух эпохи, когда «распалась связь времен». Их музыка порой вызывала предчувствие надвигающейся катастрофы или ощущение тревоги и напряженности, безысходности и обреченности человека.
При частом повторении чувства, вызываемые музыкальными произведениями, входят в «эмоциональный фонд» человека, обогащают его духовную сущность, делают доступным понимание таких положений, с которыми он сам не сталкивался и, наконец, начинают влиять на его поведение. В этом, возможно, облагораживающее значение искусства, пробуждающего лирой «чувства добрые».
Восприятие музыки таит в себе много загадок. Люди, не получившие специальной подготовки, нередко рассказывают, что, слушая впервые сложное музыкальное произведение сонатно-симфонической формы, испытывают меньше удовольствия, чем при повторных прослушиваниях. Как это объяснить?
Выскажем такое предположение. В процессе восприятия музыкального произведения, его мелодий и гармонической структуры, существенную роль играет предвосхищение, предугадывание движения музыкальной темы на несколько тактов вперед. Когда реальный раздражитель в некоторой части случаев совпадает с ожидаемым — это вызывает удовольствие. (Если бы всегда совпадал — это было бы скучно.) Структура музыкального произведения сложна, и неискушенный слушатель не в состоянии выделить в нем мелодии и воспринять гармоническое звучание настолько, чтобы предвосхитить развитие темы и последующие такты. В легкой музыке и массовой песне это значительно проще — здесь не нужна особая подготовка. Сложное симфоническое произведение требует от слушателя больше усилий; зато они окупаются сторицей.
Конечно, свести все удовольствие от музыки к предвосхищению нескольких тактов мелодии — значит обеднить роль музыки. Будущие исследования покажут, какое отношение к наслаждению музыкой имеют внутренние ритмы мозга, регистрируемые на электроэнцефалограммах, и насколько справедливы слова великого математика Лейбница, что «музыка есть радость души, которая вычисляет, сама того не сознавая». В правилах гармонии и контрапункта опосредованно отражены физиологические закономерности работы слухового анализатора, особенно его центрального отдела — височной коры. На это обстоятельство указал Г. Гельмгольц в статье «Физиологические основания музыкальной гармонии».
Существуют сочетания звуков, которые не могут доставить удовольствия: физиология органа слуха такова, что ряд сочетаний может вызвать лишь неприятные чувства. Поэтому всякое изобретательство в области музыкальной композиции имеет естественный предел. Перешагнуть границу — значит лишить музыку главного качества, делающего ее музыкой. Однако границы этой никто еще четко не указал, и потому воздержимся от крайних суждений. Всегда будут области искусства не для широкой публики, а для знатоков и ценителей. Это и экспериментальная база искусства, где идут искания и пробы, интересные для узкого круга профессионалов. Публику же привлекают не поиски, а находки.
Могучее эмоциональное воздействие организованных звуков — главная притягательная сила музыки. Музыка позволяет пережить такое потрясение чувств, которое редко достигается в обыденной жизни. А ведь мощные эмоциональные потрясения, так же как и кратковременные сверхсильные физические напряжения, нормальны и даже необходимы: развитие человека происходило как чередование крайнего напряжения с расслаблением и отдыхом.
В современном достаточно благоустроенном мире человек часто бывает лишен сверхсильных раздражителей; с этим у многих связано ощущение неполноты жизни. Возникает жажда сильных ощущений, тоска по приключениям. Это чувство многим знакомо, его проникновенно выразил М. Светлов:
Я в жизни ни разу не был в таверне, Я не пил с матросами крепкого виски, Я в жизни ни разу не буду, наверно, Скакать на коне по степям аравийским. Мне робкой рукой не натягивать парус, Веслом не взмахнуть, не кружить в урагане…
Не случайно среди альпинистов так много представителей наиболее «интеллектуальных» городских профессий. Они же составляют основную массу слушателей симфонических концертов.
Человек издревле использовал музыку как средство вызвать те или иные чувства. Воинственные пляски наших далеких предков под сопровождавшее их пение служили подготовкой к сражению, настраивали, концентрировали волю и энергию — против диких животных и врагов. Уже в наши дни африканские охотники — масаи песнями и пляской доводят себя до такого возбуждения, что, вступая в единоборство с львами (вооружение масаев состоит из щита и копья), не чувствуют боли от страшных ран, наносимых когтями зверя.
Видимо, суперсовременная музыка сродни этим боевым мелодиям и танцам. Она вызывает такое же возбуждение, которое, порой не находя другой разрядки, приводит к побоищам в дансингах, когда впавшие в неистовство люди сокрушают и разносят в щепки мебель и музыкальные инструменты. Но музыка может порождать в человеке и совсем иные чувства, вселяет в его душу мужество, стойкость, способствует раскрытию благороднейших граней личности.
Произвольно вызывая у себя те или иные чувства, человек регулирует свою эмоциональную жизнь; музыке в этом регулировании принадлежит важнейшая роль: «Из всех искусств музыка оказывает наибольшее влияние на страсти… Пьеса нравственной музыки, мастерски исполненная, непременно трогает чувство и оказывает гораздо большее влияние, чем хорошее сочинение по морали, которое убеждает разум, но не влияет на наши привычки» — эти слова Наполеона сочувственно цитирует академик А. Н. Крылов.
Уточнение «мастерски исполненная» относится не только к музыке. Вне высокого мастерства не может быть и речи о воспитательной роли искусства. Низкий художественный уровень не возмещается правильностью идеи, потому что сама идея выражается только через художественную ткань произведения; это и есть тот «код», которым передаются мысли.