Загрузка...Когда мы обсуждали интроекцию воспоминаний об отношениях с терапевтом, я подчеркивал ключевое значение этого процесса в реабилитации жертв домашнего насилия. В действительности не существует никакого конкретного действия, которое психотерапевт должен произвести, чтобы запустить процесс дифференциации, поскольку только от внутренних ресурсов (интроекций) жертвы и от развитости ее защитных механизмов зависит, сможет она отделиться от своего обидчика или нет. Основная задача психотерапевта — не совершить фундаментальных ошибок и не толкать пациентку к дифференциации преждевременно, потому что этот ложный путь может привести к регрессии или прекращению терапевтического взаимодействия.Поводом к знакомству пациентки с психотерапевтом обычно служат проблемы с ее не вполне благополучным партнером, потому что просто так женщины, подвергающиеся побоям, к врачу не обращаются, а лишь в крайних случаях, когда нависает угроза разрыва отношений. Как я говорил в предыдущем разделе, основная задача психотерапевта — создать альянс с пациенткой. Когда возникают проблемы с жестоким объектом, раненое Я занимает доминирующую позицию, и именно с этой половиной Я знакомится психотерапевт на первом сеансе. Ко мне на прием никогда не записывались женщины в надеющемся состоянии Я, потому что в таком состоянии они попросту не помнят о причиненной им боли.
На первых порах психотерапевт просто вступает в разговор с раненым Я пациентки, собирает информацию о ее жизни, не делая особого ударения на негативных сторонах ее объекта. Психотерапевт обязан помнить, что та «реальность», которая в данный момент существует между ним и раненым Я пациентки, не имеет ничего общего с «реальностью», которая возникнет, когда он будет общаться с ее надеющимся Я. Психотерапевт не должен верить ни одной из этих «реальностей», потому что обе половины Я выдают весьма нереалистичное представление об объекте. Но этот вопрос мы обсудим в следующем разделе, посвященном интеграции.
После того, как альянс с пациенткой можно считать успешно созданным, психотерапевт делает второй шаг, пытаясь мягко помешать пациентке использовать моральную защиту. Это не так важно (и не так сложно), как бороться с расщеплением. Изучив механизм использования моральной защиты у пациентки, психотерапевт может применить эти знания для ускорения процесса дифференциации, наглядно демонстрируя разницу между моделью, принятой в общении пациентки с ее партнером, и реальным положением вещей, ставя под сомнение «заслуженность» наказаний, которым она подвергается. До того, как начать этот процесс, психотерапевт должен исследовать проблему, начиная с детства пациентки, когда она научилась находить свою вину в том, что родители плохо с ней обращались. Лучше начать с какого-нибудь отдаленного эпизода, не оказывая большого давления на пациентку, и убедиться, что для описания детства и своего нынешнего, также угнетающего ее партнера она использует один и тот же защитный механизм, чтобы скрыть плохие стороны своих объектов. Психотерапевт просто рассматривает случаи из жизни пациентки, когда она сама или ее родители обвиняли ее несправедливо. Затем психотерапевт должен пересмотреть ситуацию и обозначить расхождение между более реалистичным взглядом на ситуацию и той версией, согласно которой пациентка каким-то образом была ответственна за события, контролировать которые она никоим образом не могла. Следующий шаг — объяснить пациентке, что, используя моральную защиту, она оправдывает до сих пор сохранившуюся глубокую привязанность к родителям, пренебрегавшим ею и причинявшим ей боль. Последний, решающий
шаг — применить ту же схему к инциденту, имевшему место между пациенткой и ее партнером недавно. Психотерапевт выявляет несоответствие между позицией ее обидчика, поведение которого оправдывает моральная защита пациентки, и здравым смыслом, гласящим, что ни один человек не «заслуживает» побоев, что бы он ни совершил. Но, опять же, очень важно не перестараться, потому что несчастная женщина может вообразить, что ее убеждают расстаться с партнером просто потому, что она, оказывается, использует тот же защитный механизм, что и в детстве, а это может заставить ее прекратить лечение. Психотерапевт должен дать женщине достаточно времени, чтобы эта концепция укоренилась в ее сознании и она могла применить ее сначала к событиям давно минувшим, а затем и к сегодняшним.
Какое же место в этом процессе отводится пострадавшей женщине? В самом начале терапии она не знает, какая точка зрения правильна, она мечется между двумя противоположными позициями, как ребенок между ссорящимися родителями. Она может вернуться к своему мучителю, вооруженная объяснением психотерапевта насчет моральной защиты, и спросить партнера, так ли это на самом деле. Обычно именно в таком состоянии находится Эго женщины, когда она решается обратиться к психотерапевту. Я не устаю повторять: такие пациентки не могут отличить врагов от друзей. Еще одно обстоятельство, усложняющее отделение от деспотичного партнера, — это иррациональное, но очень сильное чувство вины за то, что она его бросает. На каком-то уровне обиженная женщина осознает, что ее партнер — это ребенок в теле взрослого мужчины. То же самое заметила Ленор Уокер: Женщина чувствует отчаяние своего партнера, его одиночество, отчужденность от общества. Такие женщины считают себя мостом к эмоциональному благополучию мужчины. Почти половина из опрошенных женщин полагают, что психическое здоровье их бывших мужей после развода ухудшилось (Walker, 1979: 68).
Мы говорили об этом в главе 5. Многие женщины, подвергавшиеся домашнему насилию, подобным же образом относились и к своим родителям. Каким-то особым чутьем они понимали, что их родители не вполне психически здоровы, и это осознание, а за ним и чувство вины становилось еще одним прочным канатом, связывающим женщину с семьей. Живя с неуравновешенным супругом, жена чувствует ответственность за благополучие своего жестокого спутника, подозревая, что, оставшись без нее, он либо серьезно заболеет, либо умрет. Конечно, сильное чувство вины значительно осложняет процесс отделения, поэтому психотерапевт должен ослабить чувство ответственности, испытываемое жертвой, за здоровье и благополучие мужчины, который ее избивает.
В задачу психотерапевта входит также повышение защитных способностей жертвы насилия в обычном будничном взаимодействии с партнером. Жертва насилия привычна не только к физической боли, но и к оскорблениям ее достоинства. Пострадавшая женщина не может защитить себя вербально от обвинений, бросаемых ее партнером, и такая неспособность отстаивать свои права порождает страх и потерю самоуважения, что очень характерно для взаимоотношений с отвергающими объектами. Пациентка привыкла проигрывать все споры с партнером, потому что себя она считает «корнем зла» (вот она — моральная защита), а также потому, что расщепление не позволяет ей занимать определенную, стабильную позицию во время словесной перепалки. Непостоянство ее восприятия, неумение игнорировать мнение партнера и находить ему альтернативу — все это лишает женщину уверенности в правильности собственных взглядов. В некотором смысле она похожа на боксера, вышедшего на ринг со связанными руками. Совокупный эффект этих двух защитных механизмов оставляет женщину беззащитной в межличностных конфликтах. И кроме того, она боится, что, выиграв вечный спор, она в итоге рискует навсегда потерять свое «сокровище».
Задача психотерапевта — укрепить навыки межличностных отношений у своей пациентки, научив ее тактике более эффективного общения с окружающими людьми. Это, конечно же, должен быть очень неторопливый процесс, не вызывающий у пациентки опасений потерять свой объект. Ей нужно приобрести позитивные интроекции для поддержания ее самосознания до того, как она решит оставить своего партнера. Позвольте мне проиллюстрировать такое «практическое обучение» на примере одной моей бывшей пациентки, 50-летней женщины, в первом браке многократно подвергавшейся физическому насилию. Хотя ей удалось вырваться из цепей этого кошмарного замужества, она продолжала поддерживать отношения со своей крайне жестокой и вечно третирующей ее матерью, которая в детстве запирала провинившуюся дочь в неотапливаемом сарае, расположенном неподалеку от их фермы. Ее отец умер, оставив дочери в наследство приличную коллекцию дорогих антикварных вещей. Но мать не разрешала ей забрать эти ценности, мотивируя свой отказ тем, что дочь не сможет правильно ухаживать за ними. Моя пациентка снова и снова упрашивала мать отдать ей наследство, но всегда слышала лишь отказ. Кроме того, в требования матери входило наносить еженедельные визиты на выходные (причем дочь должна была сама заезжать за ней и привозить ее обратно), всякий раз сопровождаемые нескончаемым потоком критики в адрес моей пациентки. Естественно, женщина боялась этих визитов, но сильнейшая зависимость от матери не позволяла ей защитить себя от ее агрессии. Она придумывала достойные ответы на выпады матери, но никогда не отваживалась их произнести вслух. Она боялась, что мать набросится на нее с упреками, назовет ее плохой, эгоистичной и безответственной доче-рью. Мне пришлось применить ролевую игру, взяв на себя роль пациентки и озвучив ее невысказанные чувства по отношению к матери — те чувства, которые, по ее мнению, грозили ей вечным одиночеством и материнским отречением. Я попросил ее выступить в роли своей матери и попытаться обидеть меня как можно больнее:
Психотерапевт (в роли пациентки): Мама, ну я же понимаю, что ты не отдаешь мне антиквариат, завещанный отцом, просто чтобы продемонстрировать свою власть надо мной. Ну, этим ты меня уже не удивишь. Я прекрасно знаю все твои уловки. Я всегда думала, что однажды, когда я сделаю все по-твоему, ты наконец-то наградишь меня любовью и заботой, которых мне так не хватало. А сейчас я понимаю, что нельзя потерять то, чего не имеешь! Ты заморочила мне голову, заставив поверить, что ты любящая мать, а я еще и помогала себя обманывать. Я думала, что ты на самом деле любишь меня, просто поступаешь мудро и не показываешь своих чувств, потому что я, такая неудачница и ничтожество, их не заслуживаю. Пациентка (в роли своей матери) Ах ты, маленькая дрянь! Ну, объясни мне, в конце концов, за что мне такое наказание? Ты ужасно ко мне относишься, ты почти меня не навещаешь, и это ужасное вранье, что ты сочиняешь про меня, еще раз доказывает, какой ты ужасный человек. Я была прекрасной матерью. Психотерапевт (в роли пациентки): Ты была прекрасной матерью! Ты прекрасно изо дня в день запирала меня в сарае. Ты прекрасно обзывала меня. Ты прекрасно выдергивала у меня волосы.
Проведя несколько раз такую ролевую игру, удается убедить пациентку в том, что можно говорить правду и не поддаваться прессингу со стороны отвергающего родителя или партнера. Это подтверждает правильность самых потаенных мнений пациентки о плохом объекте. В данном случае нам потребовалось шесть или семь сеансов, чтобы пациентка смогла защищаться от постоянных нападок матери. Она больше не боялась, что мать ее разлюбит, а именно этим угрожала ей мать, когда дочь осмеливалась ей перечить. Лишение любви стало меньше пугать пациентку, когда она осознала, что она и так уже лишена ее, и поняла, что теперь может положиться на психотерапевта. Интересно, что эта пациентка (как и многие другие) призналась, что всегда «знала» правду о своей матери, но не выдерживала столкновения с убийственным чувством «нелюбви», которое поглотило бы ее, посмотри она правде в глаза.
За время наших сеансов пациентка переместила свою потребность в любви с матери на меня. Через некоторое время у нее отпала необходимость в частых разговорах с матерью по телефону и сами собой прекратились еженедельные визиты недовольной родительницы к ней домой. Спустя две недели произошло событие, удивившее мою пациентку: к ее дому подъехал грузовик, доставивший все антикварные предметы, завещанные ей отцом. Такие жесты очень характерны для родителей, жестоко обращающихся со своими детьми. Они очень чувствительны ко всему, что касается власти над ребенком, и готовы изменять тактику, лишь бы вернуть утраченные позиции, едва замечают, что жертва пытается от них ускользнуть. Нельзя с уверенностью сказать, был ли это результат наших «практических занятий», или же потребность в зависимости переключилась с плохого объекта на какой-то другой. Но мой опыт подсказывает, что «практические занятия» не окажут влияния, пока пациент не накопит достаточно позитивных интроекций для спокойного восприятия одиночества, которое неотвратимо наступит, как только он проявит твердость в отношениях с плохим объектом. Этот пример еще раз доказывает, что неблагополучные отношения, складывающиеся у взрослого человека, тесно связаны с плохим отношением к нему родителей, когда он был ребенком.