Загрузка...Интеграция не может произойти во внутреннем мире ребенка, лишенного заботы и уважения. Причины этого упоминались несколько раз в предыдущем разделе. Интеграция позволяет ребенку «увидеть», что любящая/заботливая и обижающая/запрещающая части принадлежат одной и той же матери. Если подавленный и обделенный ребенок каким-то образом заставит себя интегрировать — хотя на самом деле этого никогда не происходит — чудовищное количество ужасных, бессмысленных, болезненных столкновений с матерью с немногими позитивными воспоминаниями о любви и заботе, он поймет, что его мать скорее злобная и жестокая, чем любящая. Такой удар не под силу выдержать ни одному ребенку. Ребенок вынужден хранить такое восприятие матери отдельно и продолжать видеть свою мать (или отца) как двух разных, никак не связанных людей. Это называется расщеплением, этот крайне важный защитный механизм будет подробно обсуждаться в главе 4.
Обиженному, эмоционально обделенному ребенку контроль над своими реальными или воображаемыми потребностями дается с большим трудом. Огромное давление накопившихся неудовлетворенных потребностей становится источником проблем с самоконтролем, а это и есть причина многих расстройств личности. Воспитанный в заботе и любви ребенок из предыдущего примера с шоколадным батончиком ради минутного каприза не захотел рисковать ни возможными поощрениями в будущем, ни хорошими отношениями с матерью. Он оказался способен отсрочить получение удовольствия, потому что у него был доступ к хранилищу позитивных воспоминаний и, кроме того, реалистичная надежда на вознаграждение в будущем. Соответственно, у отвергаемого, эмоционально опустошенного ребенка, имеющего скудную и ненадежную историю безрадостных отношений с матерью, не будет такого хранилища утешительных воспоминаний, из которого можно было бы почерпнуть немного надежды на будущее. Такой ребенок быстро потеряет из виду «доброту» своей матери (которая, на самом деле, так и не успела запечатлеться в его сознании), если ему отказывают в сладком. Все его желания будут сконцентрированы на этом батончике, а мать будет восприниматься как препятствие на пути к очень важному источнику удовольствия. Такое неинтегрированное восприятие матери, скорее всего, выльется в ссору между ней и ребенком. Возможность проявления агрессии по отношению к матери вполне реальна, потому что в данных обстоятельствах ребенок видит в ней только неприятную сторону. В его восприятии «злая» сторона его матери обитает в совершенно другой личности, отдельной от его «доброй» мамы. Эта ситуация является прямой противоположностью той, где ребенок отзывчивой и доброжелательной матери воздерживается от импульсивного выражения своего желания благодаря воспоминаниям о поощрениях, полученных в прошлом. А у эмоционально обделенного ребенка нет воспоминаний о родительской любви, которые могли бы подавить всплески ярости. Гнев рождается в нем из-за неспособности переносить неудовлетворенность любого рода, потому что внутренняя неудовлетворенность — это его постоянное состояние. Получение хотя бы какого-то удовольствия является невероятно важным для ребенка, чье развитие не получает должной поддержки. Ярко выраженное желание материальных удовольствий у Фейрбейрна получило название «заместительное удовлетворение», который рассматривал вредные привычки, алкоголизм и другие попытки заполнить пустоту внутри себя как следствие утраченной надежды на обретение близости с другими людьми. Обратите внимание на разное отношение к проявлению влечения у Фейрбейрна и Фрейда. Фрейд считал проявление сильных желаний кирпичиками, из которых строится личность, в то время как Фейрбейрн видел в них следствие распада человеческих отношений.
Практически все родители, которые не занимались воспитанием ребенка на стадии раннего развития (в первые пять лет жизни), признаются, что чем старше ребенок, тем более своенравным и неуправляемым он становится. Для нерадивой матери (или отца) бывает очень легко отмести в сторону потребности маленького ребенка; намного сложнее будет игнорировать эмоционально незрелого подростка, на которого давит груз потребностей, не удовлетворявшихся на протяжении четырнадцати лет, озлобленного из-за своего эмоционального и физического одиночества: Если страх отделения от родителей рассматривать в таком свете, то есть как определяющую жизненную позицию, мы окажемся лишь в одном шаге от понимания того, почему угрозы бросить ребенка, часто используемые как средство контроля над ним, представляют огромную опасность… Страх быть покинутым провоцирует не только сильнейшую тревогу, но и ярость, часто в крайних проявлениях, особенно в детях старшего возраста и подростках. Ярость, служащая для того, чтобы убедить близкого человека не исполнять свою угрозу, легко может принять нездоровую форму. Именно с этой позиции, я думаю, и можно понять такое абсурдно-парадоксальное поведение одного подростка, который, убив свою мать, воскликнул: «Я не мог позволить ей бросить меня», — случай описан в работе Бернхэма (Burnham, 1965) (Bowlby, 1988: 30-31). Как мы увидим при рассмотрении сценария насилия, физическое насилие над человеком, в надежности которого сомневается эмоционально привязанный, но отвергаемый подросток, встречается сплошь и рядом. И если у мальчика-подростка, подвергающегося жестокому обращению, есть все шансы стать убогим, вспыльчивым домашним тираном, то у девочки есть равные шансы превратиться в жертву домашнего насилия.