Загрузка...Понятие менталитета, особенно в словосочетании «российский менталитет», превращается, если уже не превратилось, в один из самых популярных терминов современной российской психологии и смежных с нею наук. Отмечается, что «в конце XX в. в отечественной науке предметом широкого дискурса становится проблема менталитета» (Буянова, 2006, с. 168), что «исследования российской ментальности, самосознания и самоосознания интеллигенции становятся одними из самых актуальных в последние десятилетия» (Гусельцева, 2012, с. 46).
Подчеркивается также, что «в последние пятнадцать лет в отечественных социальных науках нарастало использование термина „менталитет“ в самой разнообразной трактовке» (Семенов, 2007, с. 95). Как пишет А. А. Гостев, «актуальность изучения проблемы менталитета не требует доказательств. Влияя на отражение происходящего в мире и стране, менталитет является фактором построения интегрального образа реальности (картины мира) и, соответственно, регулятором поведения людей» (Гостев, 2010, с. 22). Высказывается мнение о том, что «проблема менталитета занимает центральное место в структуре исторической психологии; она в значительной степени определила становление этой отрасли знания» (Артемьева, 2010, с. 298). Употребляются такие термины, как «парадигма ментальностей» (Родштейн, 2006) и т. п., а «менталистика» уже фигурирует в качестве самостоятельной исследовательской области (Акопов и др., 2006).
Отмечается и то, что в отечественной науке дореволюционного периода это понятие не использовалось, а для характеристики менталитета российские ученые предпочитали применять другие, но идентичные ему по содержанию понятия — «национальный, народный характер», «психический склад нации», «дух народа» и др. (Артемьева, 2010). Само понятие появилось в отечественной психологии сравнительно недавно — в 1980-х годах. Однако, по существу, в других терминологических обозначениях систематическая разработка этой проблемы началось в российской науке — истории, этнографии, географии, намного раньше — в XIX столетии (там же).
Корни понятия «менталитет» усматриваются в работах Ш. Монтескье, Ж. Б. Вико, И. Гердера, Г. В. Ф. Гегеля, Д. Локка, Ф. Бекона и др. (Додонов, 1998). Систематическое же исследование проблемы ментальности принято связывать со школой «Анналов», сложившейся во Франции в 1920-1930-е годы под знаменем так называемой «новой истории», представленной М. Блоком, Л. Февром и др. (Буянова, 2006). Однако первым, по-видимому, ввел этот термин Л. Леви-Брюль в 1921 г. в своей книге «Первобытный менталитет».
Ю. В. Буянова выделяет три этапа в развитии понятия «менталитет». На первом этапе оно латентно вызревает в исследованиях, по существу, посвященных проблемам менталитета, но использующих другие термины: «психика народа», «дух народа», «этническое сознание» и др. На втором этапе происходит выделение этого понятия в школе «Анналов». На третьем начинается его использование разными науками — психологией, социологией и этнологией, что «отражает тенденцию современного знания к интеграции и междисциплинарному исследованию психологии народа» (Буянова, 2006, с. 170).
Причины широкого обращения отечественной науки к проблеме менталитета связываются с тем, что «ее актуальность обусловлена необходимостью изучения и предупреждения межнациональных конфликтов» (там же, с. 168). Появление этого понятия является определенным этапом в развитии самосознания и самоутверждения нации (Российская ментальность…, 1994). Ю.В. Буянова утверждает, что «в годы тоталитаризма употребление данного термина в научных публикациях было невозможным» (Буянова, 2006, с. 169), оставляя эту очень важную констатацию без объяснения. Г. В. Акопов с коллегами связывает растущую популярность «менталистики» с движением нашей страны к демократии, рыночной экономике и т. п., с ее переориентацией в «ментальной дихотомии» Запад-Восток и т. п. (Акопов и др., 2006). Еще чаще причины усматриваются в том, что отечественные реформы, осуществляемые по западным сценариям, в наших условиях дают неожиданные и преимущественно негативные результаты, поскольку не учитывают особенности российского менталитета (Семенов, 2007). Причем подобная ситуация была характерной для середины XIX в., вообще регулярно воспроизводится со времен реформ Петра I (Гусельцева и др., 2012), и уже не одно столетие звучат утверждения о том, что «процесс реформирования не был приспособлен к самобытности России, к особенностям национальной психики» (там же, с. 21).
Так или иначе понятие «менталитет» оказалось не только очень востребованным современной российской реальностью, но и очень удобным для объяснения происходящего, обнаружив значительный потенциал в выполнении, как объяснительных, так и идеологических (например, оправдание нашей неспособности жить по западным образцам и т. п.) функций.
При этом сразу же обозначился ряд тенденций, характерных для использования данного понятия по сей день.
- Во-первых, особенностям российского менталитета, которым посвящали произведения отечественные мыслители прошлого века, в частности, пассажиры «корабля философов» (Как отмечают М.С. Гусельцева с соавт., «исследование и описание „русского характера и русской души» стало одной из самых актуальных проблем, которой уделили внимание практически все ученые XIX-XX вв. <… > Нет практически ни одного крупного психолога, философа, юриста, историка, который бы в том или ином контексте не касался этой проблемы» (Гусельцева и др., 2012, с. 23,45).), уделяется значительно больше внимания, чем самому понятию «менталитет», которое остается аморфным, плохо определенным и «малоконсонантным» — по-разному понимаемым и наполняемым исследователями различным смыслом.
- Во-вторых, оно используется как практически синономичное с такими понятиями, как «дух народа» и «национальный дух», «национальная психология», «национальный характер», «психологические особенности народа», «базовая личность», «модальная личность», «этническое бессознательное», «коллективная душа», «народное сознание» (и бессознательное), «национальное самосознание», «национальный склад ума» (Используются и более экзотические понятия, такие как «коллективная психосфера», «групповые поля сознания», «ноогенные матрицы», «эгрегориальные структуры» (см.: Гостев, 2010) и др.) и т. п. Остается неясным, имеются ли между ними какие-либо, кроме чисто языковых, различия.
- В-третьих, отсутствуют сколько-нибудь удовлетворительные попытки структурировать менталитет, выделить его основные компоненты, четко определить, что именно это понятие охватывает.
Можно проследить и эволюцию подобных, имеющих между собой много общего, понятий. Первоначально в соответствующей литературе доминировало понятие «национальный характер». Затем наблюдалось «изгнание темы характера из психологии и замена интегрального понятия „характер“ понятием „личностных черт“ или просто понятием „личность“» (Насиновская, 1998, с. 180). Как отмечает Т. Г. Стефаненко, «в последнее время… понятие „национальный характер“, вслед за понятиями базовой и модальной личности, покидает страницы психологической и культурно-антропологической литературы. Ему на смену для обозначения психологических особенностей этнических общностей приходит понятие „ментальность“» (Стефаненко, 1999, с. 139). Можно констатировать, что понятие «ментальность» («менталитет») оказалось «лучше» других, имеющих сходную с ним предметную область, и одолело их в своего рода конкурентной борьбе понятий, по-видимому, имея перед ними ряд преимуществ (Вместе с тем, как отмечает Стефаненко, «некоторые авторы, рассматривающие этносы как социально-экономические единицы, отрицают саму возможность выделения их ментальностей — стабильных систем представлений» (Стефаненко, 1999, с. 140).). Более того, по мнению Т. Г. Стефаненко, «с первых шагов становления этнопсихологии крупнейшие ее представители изучали именно ментальность, хотя и под другими названиями» (там же, с. 140). В качестве исследователей, оперировавших аналогами этого понятия, она называет В. Вундта, Ф. Хсю, Г. Г. Шпе-та, Л. Леви-Брюля, Г. Триандиса.