Загрузка...По мнению многих авторов, обращающихся к проблеме менталитета, «можно сделать вывод, что удовлетворительного определения понятия „менталитет“ пока не существует» (Лурье, 1997, с. 45), а «наше знание о психологической природе и механизмах формирования менталитета народов, субкультур, социальных групп и т. д. еще крайне ограничено» (Гостев, 2010, с. 22). Один из представителей школы «Анналов» Ж. Дюби указывает на многоплановость и невозможность однозначного перевода базового франкоязычного термина, означающего одновременно и «умонастроение», и «мыслительную установку», и «коллективные представления», и «воображение», и «склад ума», и «видение мира» (Буянова, 2006).
Участники прошедших в нашей стране конференций («Менталитет и аграрное развитие России», 1996; «Менталитет и культура предпринимателей России», 1996; и др.) тоже отмечают терминологическую неопределенность понятий «менталитет» и «ментальность» (см. Буянова, 2006). Любопытно, что в этом иногда видится и их достоинство. Как пишет Т. Г. Стефаненко, «многие современные исследователи усматривают в недоформализованности термина „ментальность“ достоинство, позволяющее использовать его в широком диапазоне и соединять психологический анализ и гуманитарные рассуждения о человеке. Именно таким эклектичным способом чаще всего исследуют ментальность этнических общностей, практически сводя ее к национальному характеру, психологи и этнологи во многих странах мира» (Стефаненко, 1999, с. 141).
Недоопределенность понятия «менталитет» содействует расширению области его значений, а также отделению от этнических корней. Так, сейчас принято говорить не только о менталитете народов, но и о менталитете различных социальных групп вне какого-либо этнического контекста.
Необходимо обозначить и ряд объективных трудностей, препятствующих выработке строгого определения понятия «менталитет» и области его значений.
1. Историчность менталитетов, их изменчивость во времени и зависимость от трансформаций общества (что не опровергает обратной зависимости — общественных изменений под влиянием ментальных особенностей народов).
Изменения российского менталитета в последние годы обусловливают доходящие до жарких идеологических споров разногласия относительно того, какие черты ему все еще свойственны, а какие — уже нет. Скажем, авторы проведенного в 2008 г. исследования констатируют: «Сравнение России с другими европейскими странами явно свидетельствует, что у сегодняшнего среднего россиянина крайне слабо выражены надличные ценности, связанные с заботой о благополучии других людей, о равноправии и терпимом отношении к ним, а также с заботой об окружающей среде, и, наоборот, крайне высока значимость противостоящих им „эгоистических ценностей“» (цит. по: Национальная идея России, 2012, с. 457-458). Согласно данным, «средний россиянин сильнее, чем жители большинства других включенных в исследование европейских стран, стремится к богатству и власти, а также к личному успеху и социальному признанию» (там же, с. 458). Естественно, подобная характеристика нашего менталитета, сильно противоречащая стереотипным представлениям о нем, вызвала крайне негативную реакцию.
Классики исследований национального характера акцентировали устойчивость его основоопределяющих черт. Л. Леви-Брюль писал: «Какими бы значительными ни были внешние изменения в образе жизни, менталитет остается прежним, потому что продолжают сохраняться основные институты группы» (Леви-Брюль, 2002, с. 332). Из этого высказывания остается, правда, неясным, что происходит с менталитетом в том случае, когда изменяются «основные институты группы». И. А. Сикорский пытался доказать, что русским людям его времени присущи те же черты, которые отличали их далеких предков 1000 лет назад (см.: Артемьева, 2010). Он подчеркивал, что одной из таких черт является религиозная и национальная терпимость, в существование которой в современной России уже трудно поверить. Еще более любопытным примером служит выделение Сикорским такой инвариантной черты русского национального характера, как нравственное самосохранение, проявляющееся, в частности, в оберегании себя от таких зол, как самоубийства и преступления. В подтверждение он приводит статистические данные о количестве самоубийств на 1 млн чел. в 1818 г.: Саксония — 311, Франция — 210, Пруссия -133, Австрия -130, Бавария — 90, Англия — 66, Россия — 30. Спустя 200 лет наша страна оказалась одним из мировых лидеров по количеству самоубийств, убийств и других видов преступлений на 100 тыс. жителей (Доклад о развитии человека…, 2007). Это, естественно, ни в коей мере не опровергает выводов И. А. Сикорского, но демонстрирует, что некоторые черты национального менталитета могут обладать потенциальной изменчивостью, и, оставаясь неизменными в течение тысячи лет, способны радикально преобразоваться в последующем. Некоторые особенности менталитета могут быть в большей степени свойственны определенным эпохам, чем народам. Например, такие черты российского менталитета, описываемые Н.А. Бердяевым, как «нигилизм и апокалиптика», т. е. перманентные отрицание прошлого и мечтательность о будущем (Бердяев, 1992), как отмечают различные исследователи, в не меньшей мере свойственны французам эпохи Французской революции и вообще народам, переживающим революционные периоды.
2. Наличие в составе любого народа различных этнических групп, менталитеты которых подчас различаются очень существенно
Как отмечает В. Е. Семенов, когда речь идет о российском менталитете, «не надо забывать и о других конфессиональных менталитетах, прежде всего российско-исламском, втором по распространенности среди религиозных менталитетов России» (Семенов, 2007, с. 96). Народы, живущие в разных государствах, могут иметь более родственные менталитеты, чем граждане одной страны. Скажем, близость менталитетов русских, украинцев (Имеются и исследования, демонстрирующие различия этих менталитетов, например, исследование И. А. Сикорского (Сикорский, 1913). Вместе с тем возможна и политическая подоплека подобных исследований: когда мы жили в одной стране, то обращали внимание на наши различия, когда стали разными государствами, заговорили о своем сходстве.) и белорусов показана во многих исследованиях (Кириенко, 2005) и выглядит настолько естественной, что вряд ли нуждается в комментариях.
3. Сосуществование в рамках национальных менталитетов различных личностных и социальных типов, которым свойственны более частные менталитеты
В. Е. Семенов вводит понятие полиментальности как более отвечающее многокомпонентной реальности, нежели нивелирующее индивидуальные особенности представление об относительно едином для всей нации менталитете. В частности, в современном российском обществе он выделяет четыре основных типа менталитета: 1) российско-православный, 2) коллективистско-социалистический, 3) индивидуалистско-капиталистический, 4) криминально-групповой, к которым добавляет пятый — мозаично-эклектический, называя его «псевдометалитетом» (Семенов, 2007). Характеристика этих менталитетов выделившим их автором не оставляет сомнений в том, что психологические различия между их носителями — не меньшие, чем между представителями разных народов, причем не самых близких, а то и рас.
Выявлены и различия в ментальности социальных групп. Так, К. А. Абульханова показывает, что предпринимателям свойственно преимущественно субъект-объектное сознание, а интеллигенции — субъект-субъектное (Российский менталитет…, 1997).
Рассматривается также провинциальная ментальность, которой уже был посвящен ряд конференций, а также ее более частные виды, например, поволжская ментальность (Акопов и др., 2006).
К проблеме полиментальности близка выдвинутая этнологами идея мультимодальных обществ, согласно которой «каждый народ представлен не одной модальной личностью (С. Лурье характеризует модальную личность как типовую для данного общества (Лурье, 1997). Т.Г. Стефаненко уточняет, что модальная личность — «это не „средняя“ личность, а чаще всего встречающаяся. Иными словами, использование понятия модальной личности не предполагает, что все или даже большинство членов общности имеют одну и ту же личностную структуру» (Стефаненко, 1999, с. 63).), а несколькими, переходными формами между ними» (Стефаненко, 1999, с. 64). Е. А. Тимофеева подчеркивает, что «каждый народ, нация, этнос или любая другая общность складывается из отдельных личностей, поэтому при рассмотрении проблем национального менталитета необходимо учитывать, что и национальный менталитет включает в себя индивидуальные менталитеты отдельных личностей, принадлежащих к той или иной нации или же относящих себя к ней» (Тимофеева, 2006, с. 554).
Их всего этого неизбежно вытекает вывод о мозаичности менталитетов, как народов, так и конкретных личностей. Так, например, менталитет любого конкретного россиянина включаетв себя ключевые характеристики:
- а) российского менталитета в целом;
- б) менталитета той конкретной нации, к которой он принадлежит;
- в) менталитета жителей региона, в котором он проживает; г) менталитета городского или сельского жителя;
- д) менталитета жителей конкретного города (Москвы, Санкт-Петербурга, Томска и др.) или села;
- е) менталитета той (тех) социальной группы, к которой (которым) он относится;
- ж) менталитета представителя мужского или женского пола и т. п.
4. Релятивность характеристик национальных менталитетов, их зависимость от идеологических позиций исследователей и отношения к носителям данных менталитетов.
Исследование, проведенное в Венесуэле, продемонстрировало, что жители этой страны воспринимают русских как амбициозных, прагматичных, трудолюбивых, хитрых, религиозных и не внушающих доверия, а народом, наиболее близким им по психологическому складу, считают китайцев (DeCastro Aguirre, 1967). Восприятие наших сограждан жителями тех стран, куда они сейчас наиболее часто ездят отдыхать, формируется на основе особенностей поведения российских туристов и тоже, как правило, сильно отличается от традиционных образов российского национального характера. А его описание самими россиянами обнаруживает очевидную связь с тем, к какой идеологической категории, например, к западникам или славянофилам, либералам или патриотам и т. п., они принадлежат.
Например, Е. Г. Синякина, определяя «психологический портрет» русского крестьянина дореволюционного периода, выделяет следующие качества: «трудолюбие; умение терпеливо и достойно переносить трудности, сила воли и мужество в их преодолении; глубокая религиозность и одновременно тяга к просвещению; широта русской души; соборность; милосердие и сострадание к ближнему; музыкальность и поэтичность; неразрывная связь с землей; гостеприимство, толерантность, терпение, независимость, честность; чувство собственного достоинства» (Синякина, 2010, с. 603). Автор акцентирует внимание только на положительных качествах, а негативные черты у русского дореволюционного крестьянства либо вообще отсутствовали, либо они имелись, но автор избегает их описания. Исключительно в позитивном свете выглядит и купеческая ментальность, в частности, то, что «благовторительность и меценатство, внедрение технологических и организационных инноваций в конце XIX-начале XX в. становятся основами и отличительными чертами московского купечества, их своеобразной визитной карточкой» (Ахмарова, 2006, с. 461).
Иногда, напротив, акцентируются преимущественно негативные качества (Иногда одновременно перечисляются как позитивные, так и негативные качества (см., например: Национальная идея России, 2012).) российского менталитета, такие как нелогичность, несистематичность и утопичность мышления, импульсивность, леность и неумение постоянно и организованно трудиться, склонность к самоуничижению, неаккуратность, неряшливость, стремление сделать все побыстрее и «спустя рукава», максимализм, нетерпимость, фанатизм, низкий уровень быта, неумение его организовать и т. д. (Гусельцева и др., 2012). При постоянно подчеркиваемой противоречивости российского менталитета, сосуществования в нем как положительных, так и отрицательных качеств, а также типичности попыток представить положительные качества как «продолжение» отрицательных или, наоборот, вопрос о том, какой его образ — позитивный или негативный — более соответствует действительности, по-видимому, вообще лишен смысла, поскольку все определяется фокусом анализа. Вместе с тем необходимо подчеркнуть два обстоятельства. Во-первых, едва ли интерес к проблеме особенностей российского менталитета был бы столь велик и постоянен, если бы с ним все было благополучно и он характеризовался бы только положительными качествами. Во-вторых, очевиден прагматический ракурс, в котором эта проблема рассматривалась с первых шагов ее изучения — направленность исследований на выявление тех черт, которые препятствуют нормальному развитию России и от которых по возможности следует избавляться (там же).
Подобные обстоятельства во многом размывают понятие менталитета, а подчас и порождают представления об эфемерности соответствующей реальности. Например, бывший помощник бывшего Президента России Г. Сатаров на одном из семинаров, посвященных российскому менталитету, высказал точку зрения о том, что менталитетов вообще не существует, однако соответствующее понятие небесполезно, подобно тому, как полезны физические понятия, описывающие реальность, которую нельзя зафиксировать.
Другим закономерным результатом размывания базового понятия в результате сосуществования в любом обществе различных видов ментальности является использование категории «доминирующая ментальность» (по существу, эквивалентной понятию модальной личности, широко распространенному в психологии) и других подобных категорий, позволяющих одновременно и сохранить идею психологической общности любого народа, и учесть сосуществование в ее рамках большого количества индивидуальных и групповых различий.