Первой помехой в принятии и интернализации пациенткой действий психотерапевта становятся ее подозрения насчет его мотивов. Самый мощный источник «кумулятивной травмы», которую наносят своим заброшенным детям невнимательные родители, — это непредсказуемость событий, составляющих обычную будничную жизнь. Ребенок никогда не знает наверняка, когда родители вернутся домой или что может привести их в ярость, как никогда он не может с уверенностью рассчитывать хотя бы на элементарное проявление заботы. Дети, чье детство прошло по такому сценарию, быстро привыкают держать нос по ветру: либо они учатся различать настроения родителей, либо начинают заботиться о себе сами. Не важно, насколько сильно у ребенка развит навык самостоятельности, все равно любые проявления заботы от посторонних людей будут вызывать настороженность и подозрения, что его/ее снова хотят использовать, как это не раз бывало в отношениях с родителями. Поэтому пациентка с такой историей, приходя на сеансы психотерапии, настроена на худшее, а задача психотерапевта состоит в том, чтобы убедить ее в обратном.

Вторая и более серьезная проблема, которая с большой долей вероятности может помешать интернализации действий врача, называется негативной терапевтической реакцией (Seinfeld, 1990, Celani, 1993). Негативная терапевтическая реакция — это ухудшение состояния пациента, несмотря на адекватное и своевременное вмешательство терапевта. Существует два возможных варианта этого явления. Наиболее распространенный из них является следствием серьезных психологических травм, полученных ребенком в семье и оставивших такое неизгладимое впечатление, что теперь уже взрослая женщина проецирует на психотерапевта воспоминания о своих обидчиках из прошлого. Поэтому она воспринимает его/ее как эквивалент своего изначального отвергающего объекта и отвечает, соответственно, ненавистью и подозрительностью, с позиции своего раненого Я. Пациентка как будто «обозналась», и такая ошибка, которая называется переносом (transference), — возможно, наиболее значительное клиническое открытие, сделанное Фрейдом. Пациентка переносит интенсивные негативные чувства, развившиеся в ней в результате отношений с родителями, на психотерапевта, поэтому ведет себя так, будто врач идентичен ее изначальным объектам.

Третья форма резистентности, которая может помешать интернализации образа психотерапевта, возникает, если пациентка начинает курс психотерапии в «неконтактном» состоянии (out of contact stage) (Searles, 1965, Seinfeld, 1990, Celani, 1993). Эта ситуация в корне отличается от описанных выше негативных терапевтических реакций.

Еще одна проблема — четвертая по счету — может помешать пациентке интернализовать поддержку психотерапевта, и она же -самая трудная для преодоления. По сути своей, это «спор» между пациенткой и врачом на тему «Почему в моей жизни так много проблем». У каждой пациентки есть своя версия объяснения, почему она поддерживает эти травмирующие отношения, и она будет настаивать на собственной правоте, отрицая мнение врача. Многие пациентки используют описанную ранее моральную защиту для оправдания получаемых наказаний. Часто пациентка может предъявить сразу несколько никак не связанных между собой, совершенно противоречивых объяснений сюжета своей семейной жизни. Это и неудивительно, потому что ей постоянно приходится придумывать отговорки для себя самой и для своих друзей, интересующихся, почему она не бросит типа, регулярно избивающего ее и представляющего опасность для ее жизни. С таким же успехом можно попытаться объяснить, почему ты продолжаешь бить себя молотком по голове. Объяснение должно быть достаточно обоснованным, чтобы ни у кого, и в первую очередь у самой жертвы, не возникало сомнений насчет как минимум целесообразности этих отношений. Бурные дебаты с родственниками и друзьями многим женщинам помогли стать талантливыми, пускай и непоследовательными, спорщицами. Один из самых запоминающихся комментариев я услышал от некоего молодого социального работника, проводившего тренинг самоутверждения для женщин. Он уволился через два года, доведенный по полного изнеможения, и, по его собственному признанию, в его душе осталась выжженная пустыня от сотен и сотен часов, потраченных на споры с пациентками с низкой самооценкой. Его пациентки, которые не подвергались домашнему насилию, точно так же, как жертвы жестокого обращения, упорно цеплялись за старые методы борьбы со своими проблемами, не желая никаких изменений.

Да, немало преград встречается на пути успешной интроекции позитивных воспоминаний о поддержке со стороны психотерапевта. Но все же, когда (и если) процесс пошел, позитивные интроекции отношений с психотерапевтом дают огромное количество материала для восстановления структуры внутреннего мира жертвы побоев. Новые интроекции снижают прессинг ненасытных потребностей в зависимости. Как только эти потребности снижаются, пациентке предоставляется удобная возможность без особых усилий дифференцироваться от своего обидчика, отпадает потребность в расщеплении, скрывающем от нее негативные аспекты плохого объекта. Борьба между только что интернализованными воспоминаниями и громадным давлением внутренней пустоты превращается в битву Давида с Голиафом, потому что 50 минут сеанса никак не могут, на первый взгляд, компенсировать целую жизнь, полную обид. Однако каждый последующий сеанс терапии оказывает гораздо большее влияние, чем обычное межличностное общение. Часто после пяти или шести сеансов я говорю своим пациентам, что знаю их лучше, чем кто-либо из их близких. На самом деле, сосредоточенное внимание, забота и понимание истинного Я пациента на протяжении шести часов психотерапии способны обеспечить больше внимания, заботы и понимания, чем пациенту досталось за все детство. Многие пациенты признаются, что их родителей ни в малейшей степени не интересовало, кем на самом деле являются их дети. Одна очень успешная женщина, известный на всю страну специалист в своей области знаний, заметила как-то, что ее невероятно эгоцентричный отец не в курсе, кем она работает и чем занимается, он даже не знает, какую фамилию она носит после замужества!

Жертва побоев часто не представляет, кем она является на самом деле. Ее первоначальные объекты, возможно, ошибочно идентифицировали ее, так что все ее прирожденные таланты, интересы и склонности были полностью проигнорированы и так никогда и не проявились. Существует масса примеров того, как ребенок был признан похожим на кого-то, с кем на самом деле не проявлял никакого сходства. Часто родители проецируют свой собственный внутренний мир на ребенка, в котором, например, можно вдруг разглядеть «вылитую копию тети Марты» или еще какого-то родственника, не имеющего с чадом не малейшей внутренней общности. В семьях, где развитие ее членов находится на очень низком уровне, все «плохие» качества проецируются на ребенка и на него же списываются все грехи семьи.

Теперь, когда мы знаем обо всех проблемах, связанных с процессом интроекции, и возможностях их преодоления, пора перейти к рассмотрению второй терапевтической задачи — дифференциации пациентки от партнера, причиняющего ей боль.

В начале терапии даже самые безобидные и осторожные расспросы, касающиеся жизни пациентки, должны быть тщательно отфильтрованы, чтобы не содержать и малейшего намека на возможность разлуки с партнером. Необходимо помнить, что пациентка больше всего боится, что ее заставят расстаться с объектом, ценность которого для нее превыше собственной безопасности. Если психотерапевт решает пойти по простейшему пути и прямо сообщает пациентке, что она должна немедленно оставить своего партнера «для ее же пользы», в таком случае врач расписывается в полном непонимании динамики поведения женщины, часто подвергающейся побоям, а следовательно, мало чем может ей помочь. Непрофессиональный, но желающий добра психотерапевт — это еще один раздражитель для страдающей женщины, и без того сытой по горло «добрыми советами» своих знакомых.

Когда мы обсуждали интроекцию воспоминаний об отношениях с терапевтом, я подчеркивал ключевое значение этого процесса в реабилитации жертв домашнего насилия. В действительности не существует никакого конкретного действия, которое психотерапевт должен произвести, чтобы запустить процесс дифференциации, поскольку только от внутренних ресурсов (интроекций) жертвы и от развитости ее защитных механизмов зависит, сможет она отделиться от своего обидчика или нет. Основная задача психотерапевта — не совершить фундаментальных ошибок и не толкать пациентку к дифференциации преждевременно, потому что этот ложный путь может привести к регрессии или прекращению терапевтического взаимодействия.

Третьей терапевтической задачей при работе с жертвами жестокого обращения является отучение их от использования расщепления в качестве защитного механизма, оберегающего ее от грубой реальности. Собственно говоря, задача состоит в том, чтобы «сшить» два отдельных, но неполных образа обидчика в цельный, стабильный образ. Второй этап, к данному моменту уже обычно завершенный, подразумевает соединение в одно целое, при помощи психотерапевта, двух частичных Я пациента, раненого и надеющегося. Психотерапевт, работающий с этой категорией пациентов, должен создать точную модель внутреннего мира пациентки, потому как ему придется иметь дело одновременно с несколькими сферами ее Эго.